«Дон-1500» я знаю лучше, чем себя
Неофициальные испытатели комбайна отец и сын Куницыны намолотили за сезон 77 вагонов зерна
Википедия о легендарной сельскохозяйственной машине сообщает сухо и беспристрастно: «Дон-1500» — советский и российский зерноуборочный комбайн, выпускавшийся заводом «Ростсельмаш». «1500» в названии означает ширину молотильного барабана. Серийно комбайн начал выпускаться с 1986 года, в последующем став одним из самых популярных зерноуборочных комбайнов в СНГ. В 2006 году на смену «Дон-1500» пришла серия комбайнов Acros 530 и Vector 410. В 2005 году зерноуборочный комбайн «Дон-1500Б» получил золотую медаль на международной выставке «УзАгроЭкспо-2005» (Ташкент). Ну, ещё немножечко технических характеристик.
А вот сколько конструкторских идей воплотила эта машина, какие инженерные решения применили создатели, как проходили испытания, прежде чем «Доны» стали на поток, об этом универсальная интернет-энциклопедия не расскажет. Да и свидетелей того титанического труда, а порой и нечеловеческого психологического напряжения остаётся с каждым годом всё меньше. В ноябре прошлого года скончался генеральный конструктор завода «Ростсельмаш» Иван Киреевич Мещеряков, всего на два с половиной месяца пережил его легендарный «красный» директор Юрий Александрович Песков, застыл в бронзе у здания администрации Андрей Филиппович Недилько – первый секретарь райкома партии Новокубанского района, где проходили основные официальные и неофициальные испытания новой машины.
Поэтому когда в редакцию позвонил фермер из Краснодарского края Геннадий Куницын и сообщил, что его дедушка, отец и дядя «спасали» разработку ростсельмашевцев, мы с готовностью выслушали живой рассказ Куницына-старшего.
Три рекорда – три машины
– Ростсельмашевский комбайн в КубНИИТиМ (этот авторитетный институт по испытанию тракторов и сельскохозяйственных машин находится в нашем районе) испытывали, по разговорам, ещё с 1981-го. А он не проявил себя за три года. И завод попросил меня показать, на что способен «Дон» и что его надо выпускать. А почему обратились ко мне, тут, пожалуй, нужна предыстория.
После армии я отработал в Читинской области трактористом в колхозе пять лет. А потом с женой и двумя сыновьями мы переехали на Кубань. Тут тоже я устроился на трактор, и вскоре поступил в техникум на механика. Преподаватели обратили внимание на мои математические способности. А мне и правда даже сопромат давался без труда. Потом уже работал механиком, инженером, управляющим. Когда сильно заболел, перешёл заведующим учебно-курсового комбината – готовили кадры для сельского хозяйства. Механизаторов я готовил сам и шофёров на повышение классности. Летом не занимались – все на сельхозработах, зарплата идёт, а я ничего не делаю. Мне это неловко стало, и я пошёл работать в школу учителем труда, опять же учил ребят на механизаторов. Тогда лозунг был такой: «Молодёжь – на село!» В связи с этим на каникулах привлекали на уборку старшеклассников. А у меня два сына в школе учились. Взяли они старый комбайн и поехали молотить. И это приветствовалось. Для молодёжи устроили соцсоревнование. Юра с Женей намолотили, видимо, всех больше по краю и завоевали право купить машину. Так, за 3 тысячи 100 рублей взяли мы «Запорожец». На второй год Юра ушёл в армию, а Женька опять вышел в передовики, и перед тем как ему отправиться служить в Германию, купили мы за эту победу «жигулёнок» ноль первый. Старший вернулся, задумал жениться, а я ему говорю: Юра, замени мне машину. Он взял комбайн, поработал месяц, опять всех обогнал, и приобрели мы третью машину. Так что в крае наша семья была на виду.
Да и потом, все комбайны я знаю лучше, чем сам себя. Конструкторы на заводе – они ведь многого не понимают, что надо делать практически. По науке, по чертежам – да, а практика совсем другое дело, потому что тут поля разные, разная спелость в урожае, разные регулировки. Им задали один параметр – какой зазор, какие обороты, а пшеница-то разная бывает, они эти тонкости не знают. На «Ростсельмаше» во всём этом один только главный конструктор разбирался – Иван Киреевич Мещеряков.
На уроках труда В. Куницын готовил будущих механизаторов
«Спасите наши головы»
–1984 год, вторая половина мая. Я работаю в школе. Звонок. Директор совхоза говорит, что надо встретиться. Передал мне, что нашему первому секретарю райкома Недилько звонил его друг первый секретарь ростовского обкома партии и просил выручить «Ростсельмаш». Мол, хотят запустить в производство новый комбайн, а наш КубНИИТиМ добро не даёт, что-то там не получается. И Песков просит доказать, что комбайн способен работать и достоин того, чтобы начать его выпуск. Я согласился. Отзвонились. Недилько: «Всё, завтра утром Песков ждёт вас в 10 часов утра у себя в кабинете».
Я, Юра и директор совхоза поехали в Ростов. На крыльце главного корпуса нас встречает Мещеряков. Познакомились, дошли до приёмной, секретарь доложила, что мы прибыли. А Песков говорит: я их не приму, потому что на 15 минут опоздали. Сидим в приёмной. Наконец поступила команда заходить. Песков сразу на директора нашего в атаку: «Чего опоздал?» Тот: «Да машина только из ремонта». А Песков из-за института обижен был на наш район в целом, ну, и со всей злостью говорит нашему директору: «15 минут для меня стоят больше, чем ты вместе со своим хозяйством. У меня семьдесят с лишним заводов, 72 тысячи рабочих». Я это хорошо запомнил.
Сели, начали говорить. Он за столом, мы – на скамейках. Подошёл, посмотрел на меня, на сына, заглянул пристально в глаза. Сел и говорит: «Вся надежда на вас». Не успел я подумать, почему, а он: «Я решил так, потому что у вас умные глаза». Ну ладно, умные так умные. И снова: «Выручите, помогите доказать, что производительность у комбайна хорошая». И начал комбайн хвалить, все его данные перечислять: и чуть ли не по дождю он может убирать хлеб, и сырой, и туда-сюда, и надёжность большая, и мало ломается, и быстро ремонтируется. Всё нахваливает. Потом говорит:
– Вот моя просьба: намолотить 30 тысяч центнеров.
– Много, – возражаю я.
– Ты комбайн не знаешь. Не много.
А в это время орден Ленина вручали за намолот в 17 тысяч центнеров. Я настаиваю, что трудно, а Песков продолжает утверждать: нормально. И ещё говорит:
– Значит, 30 намолачиваете, я вам два героя даю и комбайн дарю. И ещё, – немного скривился, – ну, ладно, так и быть, если производство начнётся, первую партию комбайнов в Новокубанский район пошлю.
– Тогда у меня три условия: чтобы зерно отвозили регулярно, когда бункер наполнится, чтобы давали в вечернее время работать и чтобы когда в нашем районе уборка закончится, направили в соседний помогать.
Третье моё условие немаловажно было, в совхозе кроме нас ещё ведь 83 комбайна работать будут. Песков тут же набирает телефон нашего первого секретаря, всё это ему передаёт, озвучивает дополнительно своё условие, чтобы комбайн работал только на сдвоенных валках, и благодарит Недильку за то, что мы с сыном согласились на испытание. А нам при расставании: «Спасите наши головы! Мы надеемся, что вы спасёте наши головы».
Иван Киреевич повёл нас в цех, где уже начали собирать два комбайна. Второй – для Саши Кривича, комбайнера колхоза им. XXII партсъезда Староминского района, Героя Социалистического Труда, лучшего механизатора края.
В 1984 году он тоже испытывал «Дон-1500».
Крестики мелом
– На пару дней мы съездили домой и вернулись в Ростов. Нас заселили в общежитие, выдали пропуска для беспрепятственного передвижения по заводу, прикрепили к столовой. Сказали: смотрите, как собирают машину, что непонятно, спрашивайте. Песков регулярно наведывался в сборочный цех, по территории он ездил на машине. Как-то застал возле комбайна Юру одного:
– О, где отец?
– Здесь где-то папка ходит.
– Я боялся, чтобы вы не отказались, не сбежали.
Несколько раз вызывал меня уже без сына к себе в кабинет и опять говорил: «На вас вся надежда».
Обкатывали комбайн в Больших Салах. Каждый день в сопровождении машины с мигалкой мы отправлялись туда, а вечером возвращались. Нужно было накрутить 100 часов, наблюдая за работой всех узлов. Все неисправности, даже мелкие, надо было отмечать мелом. Вот мы наставим за день этих крестов: там подшипник греется, там масло чуть-чуть подтекает, там пыль в кабину идёт – на дверях надо неплотность устранить. Вечером комбайн пригоняем, и инженеры за ночь всё это устраняют. Случалось и так, если объём работы большой, чтобы устранить неисправность, или они забудут чего, мел наш сотрут, и мы не знаем на месте, устранили они эту неисправность или нет, комбайн же не работает, не видно. Так было: шкиф бьёт из-за того, что вал немного согнут. А для этого надо было много разбирать, наклонную снимать. Ну, это мелочь, но нам же сказали отмечать всё, что заметим.
Сто часов мы даже не намотали, крестов стало меньше, а время поджимало – 25 июня начинается уборка ячменя. Надо было ехать домой. Заправились – и в путь. Тут 273 км, а комбайн идёт со скоростью, наверное, 26 км/час, так что быстро доехали.
Молотим. Песков наведывался часто, то на выходных приезжал, то на вертолёте прилетал. Приехал, а мы ячмень уж закончили. Кстати, Юрий Александрович больше нас знал, сколько мы в день намолачиваем. Ему каждое утро стекались сводки, сколько мы намолотили, сколько Саша Кривич, сколько Нина Переверзева из Песчанокопского, сколько в Болгарии. Комбайн испытывали и там. И, кажется, в Румынии и Венгрии ещё. И вот приезжает, когда закончили уборку ячменя.
– Мы с тобой Россию удивили...
– Каким образом?
– В истории не было случая, чтобы 13 тысяч центнеров ячменя намолачивали.
Испытания любят тишину
– Но всё же нам палки в колёса иногда вставляли. Посылали подбирать валки по всем отделениям после обкоса полей над посадками. А там они не продуваются, необмолоченная солома лежит зелёными кучами. Приходится её вилами разгребать и кидать в комбайн. А он заведённый стоит, не дай бог пойдёт на тебя и переедет. Вот так приходилось и технику безопасности нарушать. Я никому не жаловался, но Пескову кто-то сказал. Он такой шум поднял. Накричал на руководство: «Вы вредители “Ростсельмаша”!»
Ещё тормозило работу, когда бросали на разные поля то за 10, то за 20 км на подбор валков. А это значит, жатку нужно снять, подборщик навесить, потом в обратном порядке. Так что порой только после обеда начинали работать в полную силу. А если прокосы делать и надо ехать по дороге по-над посадкой, тоже морока: тут посеяно, тут ветка сейчас радиатор или копнитель разобьёт. И вот пробираешься сквозь посадки, а оттуда надо вновь переехать на прежнее поле. В этом было торможение.
Раза четыре, если не больше, Песков просил меня корреспондентов и близко не подпускать.
– Ничего не говори и не подходи к ним. А то напишут разного. Те три года испытаний больше из-за них проваливались. Корреспонденты эти не понимают, а пишут, что всё негодное.
Мы с Юрой так и делали – никого к себе и близко не подпускали. Прибудут, а мы не останавливаем комбайн, едем себе. Беседуем – не говорим, хорошая машина или плохая. Спрашивают: правда столько намолотили? Да не знаем, сколько намолотили. А парторг злится на нас, ему же надо, чтоб писали и хвалили. И его заодно. Так что недовольство его по отношению к нам росло всё больше.
А намолотили мы в тот сезон 46 тысяч центнеров. Но для меня сама эта цифра ничего не значит, а когда посчитал я, что это 77 вагонов зерна, да ещё и на 78-й остаётся хвостик в несколько десятков центнеров – вот это уже впечатляет.
Однако заработанное за этот труд нас вовсе не впечатлило. Героев нам не присвоили, как не поощрили и комбайном – его увезли обратно на завод. Да и в совхозе рассчитались несправедливо. Чтобы получить натуроплату (тонну там или две зерна – не помню, сколько), нужно было намолотить две тысячи центнеров. Так вот нам за 46 заплатили так же, как тем, кто на «Нивах» собрал по две тысячи. Правда, от завода дали мне путёвку в Трускавец.
Ещё от Пескова услышал похвалу:
– Мы с тобой мировой рекорд установили. В мире такого не было и в этом столетии не будет, чтобы один комбайн намолачивал 46 тысяч центнеров!
Как нас чуть не выгнали из района
– В мае 1985-го мне снова звонят с завода:
– Приезжай на «Ростсельмаш» ремонтировать свой комбайн, будешь ещё молотить.
Зачем? Я вроде уже всё доказал. Ну, поехал. Спрашиваю у Ивана Киреевича (Мещерякова), где комбайн. Стали искать. Оказалось, стоит в Больших Салах, но его там чуть-чуть разобрали, снимали, кому что нужно было.
Поехали, притащили. А в это время на заводе два моих односельчанина закончили свои дела и собирались домой. Поиздержались они в командировке, и их приставили ко мне помочь разобрать комбайн, чтоб заработать на обратную дорогу. За день мы его раскидали. А один пошутил, прицепил табличку: «Перегон на выставку Ростов – Москва». Песков едет на машине, видит – стоит разобранная машина, да ещё с такой вызывающей вывеской.
«Что за комбайн?» Ему сказали, что Куницына. Говорит, найди его – и ко мне. Тянут меня к нему. Как он раскричался:
– Ты такой же, на всех ваших новокубанцев похож...
– В чём дело?
А он кричит. Главный конструктор меня за рукав держит, не подходи, мол, близко.
Через три-четыре дня генеральный опять проезжает, я уже комбайн собрал и обкатываю. Он остановился, подходит:
– Говорят, ты на меня обиделся прошлый раз?
– Конечно. Чего ж на меня орать, когда я не заслужил этого.
– Пойдём со мной по заводу пройдёмся.
Идём, мирно разговариваем, когда поеду, что да как.
– Не обижайся на меня, я такой человек, – говорит миролюбиво.
В этот год мы работали с младшим сыном Женей. Намолотили 32 тысячи центнеров. Управились, комбайн поставили возле своего дома в посадку. Ростовчане молчат. «Дон», думаю, здесь останется, совхозу. Мне он ни к чему.
Это сейчас бы я его с удовольствием забрал в фермерское хозяйство. Вдруг приезжают с завода: «Комбайн мы забираем». Ну, забирайте. Они его угнали. Вызывает нас с сыном парторг:
– Где комбайн?
– «Ростсельмаш» забрал.
– Зачем отдали?
– Ну, как, это их комбайн.
– Он вам же подаренный, мы ж помогали, поля давали испытывать его. А теперь, значит, вы нас подвели. Вот такой разговор: неделя срока, чтобы вашего семейства в районе не было. Чтобы мы вас и в глаза не видели.
А нас уже три семьи. Куда? Поговорили с женой: может, на родину в Горьковскую область? Там уже никаких связей, здесь мы всех знаем, нас все знают. Решил написать на завод, что выгоняют из района. Тут как раз бензовоз ростсельмашевский встретился по дороге. Передал через шофёра записку. Не знаю, кому он её отдал, к кому она попала – к Пескову или Мещерякову, но, видно, дошла по адресу – перестали нас тревожить, оставили в районе.
Сыновья продолжили работать в совхозе, а я в школе.
В 1993 году занялся фермерством. А несколько лет назад передал хозяйство внукам. Гена – юрист, Андрей – агроном. Трудолюбивые ребята. Всё сами могут, справляются хорошо.
Записала Людмила Воробьёва
Фото Геннадия Куницына и из домашнего архива
