Фермеров остановили на полном ходу

А освобождение крестьян заморозили.

(«Как мы стали крепостными», «Крестьянин», 2007 г.: №№ 18, 20, 24, 28, 33, 36, 42, 51;

2008 г.: №№ 4, 6, 12, 15, 18, 22, 27, 34, 40, 48, 51; 2009 г.: №№ 4, 9, 23,29, 35, 42, 49; 2010 г.: № 2).

Этой статьёй мы завершаем цикл публикаций, посвящённых истории многовековой драмы российских крес­тьян. Крепостное право родилось в раздробленной Киевской Руси в эпоху кровавых междоусобиц и набегов кочевников. Князья под предлогом защиты независимых смердов, которые были одновременно и земледельцами и землевладельцами, постепенно прибрали их к рукам. К исходу XIV века на Руси практически не осталось свободных крестьян.

Крепостничество изуродовало российское государство: создало экономику, лишённую способности к саморазвитию, и человеческие типы, которые Гоголь назвал мёртвыми душами. Это оттуда, из глубины веков произрастало уничижительное отношение к своему кормильцу, человеку на земле.

Киевский князь Владимир. Один из большевистских вождей Николай Бухарин. Великий писатель Максим Горький... Что у этих столь разных исторических лиц общего? Странный вопрос, скажет читатель. Да нет, не странный, а самый что ни на есть актуальный...

Мужичищо деревенщина

Древнерусская былина «Илья и Соловей» повествует о том, как Илья Муромец выбил Соловью-разбойнику «право око со косицею», пристегнул его ко стремени и приехал в стольный Киев-град ко славному князю. И вот как встречает его князь Владимир:

Ай же, мужичищо деревенщина,

Во глазах мужик

да подлыгаешься,

Во глазах мужик

да насмехаешься...

За что? Ведь крестьянский сын поверг «поганого», от посвиста которого «что есть людей, то все мертвы лежат». И такое отношение...

Через 800 лет уничижительное отношение обернулось беспредельной жестокостью: «Когда все мы, как бараны, стояли за крайний военный коммунизм и расстрелами заставляли проклятых крестьян отдавать нам весь их хлеб, - кто, как не Ленин закричал нам: «Стой! Хватит, болваны: вороти оглобли!» И в последнюю минуту заставил нас перейти к продналогу».

Так осенью 1924 года Николай Бухарин откровенничал в письме в Германию своему прия­телю и оппоненту Илие Британу, высланному из страны.

Максим Горький в газете «Новая жизнь» нещадно обличал большевистских вождей за творимый ими произвол. Но и он, великий гуманист, был солидарен с ними в отношении к крестьянству: «Я уверен, что любвеобильные граждане, упрекающие меня в ненависти к народу, в глубине своих душ также не любят этот одичавший, своекорыстный народ, как и я его не люблю...»

Презрением, в лучшем случае равнодушием к крестьянскому сословию была заражена и значительная часть советского общества. «Колхозник» - стало обыденной циничной кличкой повсеместно. В ответ крес­тьянство ушло в себя.

Накануне краха советского государства Валерий Болдин, заведующий Общим отделом ЦК КПСС, констатировал: «Думаю, наш рабочий класс может и не устоять. А деревенским всё равно, что будет».

Фермерство рвануло к миллиону

Освобождение крестьян от колхозно-совхозного рабства начиналось в обстановке «всё равно, что будет». То, что разрушалось в земледельце и вымывалось из него столетиями, не могло быть восстановлено в год-два. Требовалось переломить глубоко укоренившийся в обществе нигилизм по отношению к селу. Это можно было сделать с помощью соответствующей государственной политики, предусматривающей что-то вроде реабилитации «мелкобуржуазной стихии», «кулацкого отродья» и так далее. Однако вместо полного раскрепощения крестьянства последовали полумеры. И всё же первый этап возрождения хозяина на земле стал впечатляющим.

Началось движение к многоукладной экономике. Утверждалось равноправие всех форм собственности. Земельная реформа наделила 12 миллионов селян земельными долями. На поддержку фермерских хозяйств правительство Ивана Силаева выделило миллиард руб­лей. Слово «фермер» наряду со словами «спикер», «консенсус» и др. вошло в хозяйственную, политическую и повседневную речь. Новая организационно-правовая форма хозяйствования получила юридический статус в законе «О КФХ»: «Крестьянское (фермерское) хозяйство является самостоятельным хозяйствующим субъектом с правами юридического лица...»

На селе к тому моменту проживали почти 40 миллионов человек. Известно, что активная часть составляет, по оценкам специалистов, от 5 до 7% от общей массы населения. Теоретически можно было ожидать появления двух миллионов фермеров. Но инициаторы возрождения крестьянства учитывали историческую специфику страны и рассчитывали на миллион фермерских хозяйств. Это количество самостоятельных хозяев обеспечивало необратимость освобождения крестьян. Поддержанное руководством страны, фермерское движение рвануло к этому рубежу. За пять лет число КФХ достигло 280 тысяч. И вдруг словно какая-то могущественная сила нажала на тормоза и остановила фермерское движение на полном ходу. (Начиная с 1996 года их количество неуклонно снижается).

Что это за сила, которая смогла исключить КФХ из перечня узаконенных Гражданским кодексом организационно-правовых форм?И откуда она взялась?

Чтобы ответить на этот вопрос, сравним два периода российской истории: период с 1861-го до 1870 года и отрезок времени между крахом СССР и расстрелом парламента 4 октября 1993 года.

Походы на карманы

Тогда, в 1861 году, Александр II освободил крепостных без земли. Землю у помещиков надо было выкупать. Под выкуп государство выделило огромные средства. Но крестьяне в руках денег не держали и в глаза их не видели. Суммы выдавались помещику процентными кредитными бумагами, по которым правительство принимало на себя уплату процентов и долга. Эти же бумаги можно было за границей конвертировать в валюту, для чего правительство отправило в европейские банки часть золотого запаса.

Эта схема выкупа земли привела к грандиозному воровству и расхищению финансов. В итоге из освободительной реформы, как чёрт из табакерки, выскочил спекулятивный финансовый капитал. Сначала он ограбил государство, а затем начал грабить граждан. То, что происходило тогда, а потом, через 130 лет, и в наши дни, с точностью экономиста и политолога описал Некрасов:

Я заснул. Мне снились планы

О походах на карманы

Благодушных россиян.

И ощупав мой карман,

Я проснулся...

Шумно, в уши

Словно бьют колокола,

Гомерические куши,

Миллиардные дела.

Баснословные оклады,

Недовыручка, делёж,

Рельсы, шпалы, банки, вклады -

Ничего не разберёшь.

Не правда ли, точная картина шоковой терапии и воровской приватизации, обчистивших наши карманы и породивших спекулятивный капитал?

Наши олигархи не могли помешать наделению крестьян землёй в самом начале 1990-х. Тогда они захватывали недра и производства и ещё не приобрели силу, чтобы управлять всеми ветвями власти. Ещё не породнились с высшим чиновничеством. И не приручили прокуратуру.

Но к началу 1993 года народ оказался в ситуации, описанной Некрасовым с удивительным пророчеством:

Грош у новейших господ

Выше стыда и закона;

Нынче тоскует лишь тот,

Кто не украл миллиона...

Протестные настроения в стране стали накаляться.

Кому нужен земельный хаос?

Напуганные событиями октября 1993 года, Ельцин и его команда стали сдавать завоевания аграрной реформы. Началось то, о чём газета «Крестьянин» пишет уже 15 лет.

Целый пласт земельного законодательства, завязанный на интересе крестьян, был предан забвению. Прокуратура прекратила отслеживать законность в сфере земельных отношений. Суды начали толковать законы и выносить решения в пользу деградирующих хозяйств и в интересах появившихся холдингов. С ужасающей быстротой размножились изощрённые способы отъёма земельных долей у их здравствую­щих собственников. Мошенничество при заключении договоров аренды с собственниками земельных паёв приобрело массовый характер. С памятного заявления бывшего министра сельского хозяйства Гордеева о фермерах как исторической ошибке началась их дискредитация. И всё это на фоне бесконтрольной скупки паёв через подставных лиц и сельхозпредприятия.

Такова сила спекулятивного финансового капитала. Его диктат в своё время привёл к трём русским революциям и реанимированию крепостного права в виде колхозно-совхозного строя.

К чему приведёт этот диктат на сей раз?

Ещё Достоевский указывал на зависимость решения вопроса о частной собственности на землю от всего общественного устройства страны. Диктат спекулятивного капитала после реформы 1861 года, по мысли Достоевского, привёл к тому, что «...с тех пор русская личная поземельная собственность в полнейшем хаосе, продаётся и покупается, меняет своих владетелей поминутно, меняет даже вид свой... и в какую форму преобразится в конце концов - всё это трудно предсказать. А между тем, если хотите, в этом главнейший вопрос русской будущности».

А сегодня разве не так?