Мама стала плохо пахнуть

Когда у 84-летней женщины обострились проблемы со здоровьем, из благоустроенного жилья её переселили в «отдельное помещение» – сарай над погребом

Случилось это 24 марта. А в канун Дня Победы вдову ветерана, труженицу тыла с эскортом сопровож­дающих повезли в райцентр. К нотариусу. Там она подписала доверенность на получение родными её пенсии – без малого 14 тысяч. Деньги, как известно, не пахнут.

«Отдельное помещение»

Улицу Пешеходько в посёлке Роговском Егорлыкского района нашли сразу. Вот и нужный двор под № 2. За крепким забором из бетонных модулей сквозь вечную зелень пушистых сосен видны два внушительных кирпичных дома с тарелками телевизионных антенн. С боковой стороны просматривается задний двор с сараюшками. Неужели это то самое «отдельное помещение»?

Чужую машину в посёлке вычисляют быстро. Не успели мы постучаться во двор, подъезжает глава поселения. Надежду Викторовну Безбудько и мы хорошо знаем, и она нас. Объясняем коротко цель визита в её вотчину.

– Как? Я ничего не слышала про это, – искренне удивляется Надежда Викторовна. – 7 мая мы чествовали ветеранов, Раиса Михайловна приходила. Как всегда, хорошо выглядела: юбка в складочку, велюровый пиджачок, аккуратно причёсана. Правда, печальная была. Я поинтересовалась, конечно, но другого ответа не ожидала: «Какое мне теперь веселье? Даже День Победы перестал быть праздником». Три года назад Раиса Михайловна похоронила мужа, с которым они прожили душа в душу 60 лет.

В расщелине между жилыми домами, через которую лежит путь от калитки к сараю, пенсионерка кажется ещё меньше и беззащитнее. Под многослойной одеждой не разобрать, худенькая или «в теле». И ноги: то ли опухшие, то ли так кажется из-за «набора» носков и чулок. Сама хозяйка оставляет уличные галоши за порогом, а нам разрешает: «Не разувайтесь». Да уж, без обуви тут не походишь – из подвала тянет сырой прохладой, да и само строение в полкирпича с хлипкой дверью тепло не хранит.

Интерьер необычный: вроде бы комната, а вроде и сарай в чистом виде. Холодильник, стол, телевизор, кресло-«шифоньер», где сложена одежда, кровать. Спальный угол задрапирован коврами. Сервант, пара подвесных кухонных шкафов, разномастные стулья. Всё из разряда того, что в доме уже не надо, а вывезти на помойку ещё жалко. И в этом наборе ненужных вещей странным образом смотрится живой человек.

– Как досуг коротаете, Раиса Михайловна? Наверное, телевизор развлекает целыми днями?

– Да он не работает. Не знаю, зачем его поставили? Это их телевизор, мой там остался, в доме.

– А дорогие сердцу вещи у вас здесь есть?

Хозяйка достаёт из серванта семейный альбом.

– Поди, смотрите его каждый день?

– Нет, я тогда сильно плачу. Хотя и так всё время плачу здесь.

Молча листаю альбом. Чаплины-старшие практически ровесники моих родителей, время, выпавшее на их жизнь, мне понятно до мелочей. Вот Раиса Михайловна и Роман Никитович совсем молодые, вот у них появилась дочь. А дальше – уже вчетвером, с сыном. Вот празднуют дома, а это – на природе. Отдыхают на море. Типичная счастливая советская семья. Очередная страница оставляет позади несколько лет. Тут уже внуки пошли. На пиджаке Раисы Михайловны, том самом, что висит сейчас на верёвке под потолком, медали.

– А где же награды?

– Да я их поснимала. Тут недавно ездили... Они там ни к чему были.

Догадываюсь, о чём речь:

– Зачем же вы от пенсии отказались, зачем доверенность подписали? Пенсия у вас, кстати, большая?

– Точно не знаю, больше тринадцати тысяч. Я не собиралась отказываться....

Уговорили родные подписать доверенность, когда на почте не выдали им очередную пенсию. Посадили бабушку в машину и повезли к нотариусу.

Перебираю медали. В основном юбилейные. Но самая первая, указ на присвоение которой был подписан в июне 1945-го, – «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.».

Обычная советская семья

– Как только немцев прогнали, отец на второй день отвёз меня в бригаду. Всё делали, что надо было. Мы с напарницей и отдыхать домой не возвращались. Вечером женщины разъедутся к детям, а мы быков запрягаем и возим воду. Нас все куколками называли, – какая б ни была тревожная юность, а лицо пенсионерки светлеет при этих воспоминаниях. – Как-то в конце войны подружка предложила: «Давай на улицу сходим. Там молодёжь сегодня собирается». Я ещё отказывалась сначала. Так бы могла судьбу свою не встретить. Рому комиссовали до окончания войны. На фронт он ушёл добровольцем в 17 лет. Изранен был весь, три ребра выпиливали, чтобы прооперировать. Всё тело в шрамах. Один осколок в ноге так и остался навсегда. Он первый на меня внимание обратил. Год встречались. Потом родители его сказали: «Давайте, наверное, женитесь уже». Тридцать лет прожили мы с ними одной семьёй. Нам даже завидовали окружающие. Когда свёкор умер, меня водой отливали, так плакала я.

Раиса Михайловна выучилась на продавца, потом закончила техникум по специальнос­ти «товаровед». Муж работал бухгалтером. Родили, как и положено, сначала няньку, потом ляльку: дочь Люба на девять лет старше брата Саши. В восьмидесятые годы, когда у детей уже свои семьи были, решили из Среднего Егорлыка переехать в посёлок Роговский. Купленный здесь дом записали сразу на сына. Да тут же и позвали их с невесткой перебраться из сырой квартиры в двухэтажке в общий дом. Молодые работали. Сын – учителем физкультуры в школе, жена его – няней в детском саду. Раиса Михайловна с Романом Никитовичем помогали растить и воспитывать внуков Сашу и Рому. Лет пятнадцать так прожили. Потом дом, хоть и пятикомнатный, стал тесноват. Старики перешли во флигель.

Как-то попробовали переехать к дочери на север Рос­товской области, но затосковали по родине и вернулись.

Вторую попытку переселиться к дочери Раиса Михайловна предприняла после смерти мужа. Тут уж не только тоска заела. Не по климату местность. По телу пошли какие-то шишки, горло сдавливало так, что становилось трудно дышать. «Свозите меня хоть на две-три недельки в Роговку», – запросилась женщина. Повезли бабушку в гости. Она ожила на глазах: «Мне сразу легче стало, я задышала свободно. И уезжать не хотелось, здесь Роман Никитович мой похоронен, и мне бы здесь умереть». Роговская родня не возражала. Вот только, узнав, что родители передали дочери достаточную сумму денег, попросили дать их им на обустройство флигеля. Мол, чтоб маме жилось удобнее, перестроиться надо бы. Сестра отдала деньги брату.

– Брали, как будто, взаймы, только отдавать не собираются, – переживает мать. – Мы ведь ещё с мужем решили: сыну достанется дом, машину мы ему покупали, старшему внуку осталась дедушкина «Ока». А Любе – деньги. Отец собрал 150 тысяч рублей, и у меня скопилось около ста тысяч: пока у дочки жила, пенсию мою не тратили.

Почти европейский стандарт

Неожиданно в проёме двери возникла средних лет женщина:

– Я Лидия Фёдоровна, невестка, – отрекомендовалась. – Хочу с вами поговорить.

– С удовольствием зайду и к вам в дом, как только договорим с вашей свекровью, – пообещала я.

...Супруги Чаплины ждали возле своего обновлённого флигеля. Чувствовалось, на взводе, но сдерживаются. Александр Романович – солидный, высокий, с застенчивым взглядом. Вид его никак не вязался с образом сына-злодея. Казалось, он сам стал жертвой безвыходных обстоятельств... пока не заговорил.

– Лида, ну объясни ты. И где письмо от Любы? Надо дать письмо почитать, что сестра пишет.

Тут же Александр Романович сам охотно ретировался на поис­ки письма. Мы по-прежнему стояли во дворе.

– Ну зовите в хоромы, – правда, очень хотелось побывать хотя бы в одном из этих огромных с виду домов. В тот, где живёт старший внук с женой и ребёнком, не пустили. Завели только в перестроенный флигель.

Что и говорить, красиво, современно, удобно устроили Чаплины всё внутри. Четыре комнаты. Небольшая, светлая, где до марта жила Раиса Михайловна, сейчас пустует во всех смыслах – из мебели только шкаф. Смотрела на мойку, ванную, теплый туалет, а в ушах звенело: «А вот тут и купаюсь, наливаю в чашку воду, в другую ногами становлюсь...». В сарайном жилище нет даже рукомойника.

– Вы ж ничего не знаете, – начала доверительно Лидия Фёдоровна. – Бабушка страдает недержанием мочи, по-женски есть заболевания.

Всего ожидала: обид за затравленную молодость, рассказов о злонамеренных кознях неуживчивого человека и пр., пр. Но чтобы пожилую женщину выкинули из собственного дома (не по юридическому, но по фактическому праву) за то, что в 84 года у неё есть типичные возрастные недуги, сгладить которые как раз-таки и могут комфортные условия и элементарные гигиенические средства?! Казалось, я ослышалась. Но невестка продолжала гнуть свою правду.

– Мне не стыдно за себя абсолютно. И перед людьми не стыдно. Я буду жить спокойно в этом селе. Но прежде чем что-то печатать, вы, пожалуйста, пообщайтесь с дочерью, без неё, пожалуйста, не печатайте.

– Ну позвоните сестре, – подключился Александр Романович. Он наконец нашёл письмо. Не совсем то, за которым ходил, а четырёхлетней давности. Но всё же.

Чисто «по-мужски»

Раиса Михайловна разрешила прочитать письмо. После доброго приветствия многочисленной родне Любовь Романовна писала о погоде, о луке-сеянке, о том, что купили цыплят и утят. Просила маму не утруждаться на огороде, ведь у неё после перелома болит рука. Всё. Никакого «компромата» и в помине. Зачем притащили письмо? Решила спросить напрямую сына: неужели правда маму он выкинул из дома по «приговору» женских диагнозов?

– Лидия Фёдоровна говорила причину? – уточнил сын, хотя из вопроса мог понять, что да, сказала. – По-мужски я не могу говорить. Понимаете? Я потому и вызвал жену с работы. Ну не могу я, я – мужик!

У Александра Романовича обнаружилась, на мой взгляд, странная для педагога манера быть нелогичным в ответах. Например, на вопрос: «А ваши коллеги знают, что мама живёт в сарае?» – отзывался: «Она жила всё время тут. Это временно. Это она перешла. Да почему с морозного марта? Там никогда не было мороза. Будем строиться там у неё. Мы остановили тут дела у себя. Спим на полу на матрасе, потому что на неё деньги вкладываем». Ещё умилила наивная ложь: «Как при коммунизме живёт. Надо – Лида ей обед, завтрак, ужин даёт. Ну? Мам, что вам надо? Я куплю».

Сердечная недостаточность

Мы собрались уже уходить, прощались в калитке с Раисой Михайловной. Она переживала, что после нашего визита ей может стать хуже прежнего.

– Я буду заезжать к вам утром и вечером, – успокаивала Надежда Викторовна Безбудько.

В это время раздался истошный крик до этого невозмутимого Александра Романовича: «С Лидой плохо! У неё сердечный приступ!» Отзывчивая глава бросилась на помощь, судорожно начала набирать на сотовом номер «скорой». Не успела. Её остановили: «приступ» прошёл.

Проведать вдову ветерана у главы не вышло. Заехав после работы в этот же день, она узнала, что сын и внук, срочно загрузив маму-бабушку в машину, повезли её к дочери.

Кстати, о телевизоре. Рассказывая, как райски обустроили сарайчик, сын упомянул и телевизор. «Он же не работает», – заметили мы с фотокором. «Работает, пойдёмте, включу», – настаивал на своём Чаплин. Почему упорствовал, не понятно. Шнур оказался вообще без штепселя, про антенну и говорить не приходится.

Любовь Романовна, с которой мы связались по телефону, не подтвердила ни одного «обвинения» родни по адресу мамы. Она с радостью приняла её у себя. Об отправке в интернат даже мысли не допускает: «Пока я жива, мама никогда не окажется в казённом доме». Об одном переживает: не повторятся ли прошлые обострения со здоровьем?

Золовка, не объясняя причину переброски мамы, пообещала ей: «От доверенности я откажусь. Получайте пенсию сами». Может, и правда, откажется. А может, и передумает. Деньги ведь не пахнут.

Людмила ВОРОБЬЁВА

п. Роговский, Егорлыкский р-н, Ростовская обл.