У нас был сын, отец и муж

Такое письмо прислала нам наша читательница Людмила Васильевна Гончарова. И мы отправились в Волгодонск.

– В ту смену мы монтировали трал для крупногабаритных грузов. Я работал резаком, отец приносил материал… – рассказывает сын погибшего Евгений Зарубин.

Он тоже монтажник и всегда работал с отцом в паре. В последнее – время – в «Донатом­энергомонтаже», волгодонском филиале ЗАО «Сезам», который монтировал трубопровод для АЭС. В Волгодонске мужчины, желающие нормально кормить свою семью, имеют не очень широкий выбор рабочих мест, и большинство из них как-то связаны с атомной станцией. А Женя в свои 24 года – уже глава семьи. Жена Оля сидит тут же, с девятимесячным Олежкой на руках. В тот день, 10 ноября, когда погиб «дядя Юра», как она его называет, Оле оставалось до родов три месяца. Так и разминулись на этом свете дед с внуком. 

– Там такой вагончик стоял, а за ним – тот самый стеллаж… – продолжает Женя.

«Тот самый стеллаж» – это так называемая «ёлка», огромная железная махина, на которую укладывали металлопрокат. Женя вспоминает: как раз днём, перед их вечерней сменой, туда загрузили 14 тонн железа. Когда старший Зарубин проходил мимо, стеллаж рухнул и похоронил его под собой.

Они кинулись разбирать завал – все, кто был рядом. Минут за сорок голыми руками разгребли груду металла. Евгений схватил руку отца и даже прощупал пульс… 

– Но уже было видно, что у него всё переломано, – продолжает Женя. – Потом пришли две девушки из медпункта. Правда, они ничего не сделали: увидели кровь – и сами чуть не упали в обморок. Дали мне таблетку успокоительного – и всё.

Наверное, девушки из медпункта действительно ничем не могли помочь: в конце концов, их основная работа – померить температуру или давление и дать таблетку. Но в это время на КПП стояла «скорая», которую так и не пустили на территорию: режимный объект. Пока искали нужного начальника, который мог бы дать команду пропустить «скорую», Юрий Дмитриевич скончался, что и зафиксировали сотрудницы медпункта. Вместо врачей пришлось пропускать катафалк.

– Женя, вы думаете, если бы «скорую» пустили, врачи смогли бы что-то сделать? – осторожно спрашиваю я. 

– Нет, – после паузы отвечает Евгений. – Скорее всего, нет. Хотя… Я ведь чувствовал пульс поначалу.

Скорее всего, Юрия Зарубина и вправду нельзя было спасти: его тело было практически расплющено железной арматурой. А если бы можно было? Вообще, есть что-то дикое в ситуации, когда врачей не пропускают к умирающему. Да, секретность, да, безопасность, но неужели нельзя раз и навсегда разработать порядок, при котором врач гарантированно попадает к пациенту, где бы он ни находился, а террориста с бомбой столь же гарантированно задерживают? А если сплошь и рядом выходит наоборот – да на кой они нужны, ваши сек­ретность с безопасностью?

 

Справка о смерти Зарубина Ю.Д., 1961 года рождения, видимо, тоже составлялась в обстановке строгой секретности. Иначе трудно объяснить, почему судмедэксперт Александр Гармашев составил этот документ таким образом, а руководитель волгодонского бюро СМЭ Дмитрий Коптев его подписал. 

«Род смерти не установлен», – написал эксперт, отвергнув формулировку «в результате несчастного случая». «Место и обстоятельства травмы неизвестны». Видимо, нашли человека с переломанными костями где-нибудь в канаве? А как же заключение сотрудниц мед­пунк­­та – оно тоже было составлено в «неизвестном месте»?

В акте о результатах проверки Государственной инспекции труда Ростовской области перечислено много причин случившегося. Первая из них – халтурная сварка при изготовлении злосчастного стеллажа. Кто варил – за давностью лет уже установить невозможно. А вот кто не проверял стеллаж должным образом и укладывал на него тонны металлопроката как придётся – известно.

Ответственными за трагедию были названы: первый замдиректора филиала ЗАО «Сезам» «Донатомэнергомонтаж» А.В. Кигурадзе, начальник отдела материально-технического снабжения И.А. Чернега и главный инженер А.Е. Масалыкин. 

Акт, как положено, передали в прокуратуру. И начались странные вещи.

Сначала «заинтересованное лицо Зарубин Е.Ю.» был уведомлен о том, что в возбуждении уголовного дела отказано. Отказать постановил следователь по особо важным делам Р.Г. Попов по двум причинам. Во-первых, мастер Ржевский А.С. никаких серьёзных нарушений не допустил, а во-вторых, Зарубин Ю. Д. «получил травму на рабочем месте ввиду собственной неосторожности», что подтверждается, в частности, пояснениями его сына – Зарубина Евгения Юрьевича. 

Вы что-нибудь понимаете? Причём тут мастер Ржевский? Вот и Женя не понял. Потому что о вине Ржевского – мастера, поставившего звено Зарубина на рабочее место, – речь не шла с самого начала. А тех, чьи фамилии перечислены в акте, следствие почему-то даже не упомянуло. 

Что же касается второго пункта – про собственную неосторожность и пояснения сына… В то время, когда этот документ появился на свет, Женя лечился после нервного срыва: прошёл всего месяц со дня трагедии. И этой лживой и подлой фразы тогда попросту не заметил. Как-то не до того было.

Но не так давно – в сентябре – в квартире Зарубиных раздался звонок. Трубку сняла Женина мама Ирина Владимировна. И услышала: «Позовите Юрия Дмитриевича».

Звонили, как оказалось, из прокуратуры, где по неведомым причинам всё же решили дать ход делу. И немного перепутали – бывает.

– А потом позвонил участковый, – рассказывает Ирина Владимировна. – И сказал, что нужна характеристика на моего мужа от соседей – каким он был в быту. Я спрашиваю: «А это тут при чём?» – «Ну, мало ли, может, он выпивал, может, ещё что…» 

Соседи подтвердили, что ни выпивок, ни «ещё чего» не было никогда. И дело возбудили. Но обвинение предъявили только начальнику отдела материально-технического снабжения И.А. Чернеге. 

– Следствие по делу длится уже почти год, – говорит адвокат Зарубиных Лариса Донец. – А должно быть закончено в течение двух месяцев. В случае особой сложности этот срок могут продлить. Но здесь налицо все доказательства, а в акте о несчастном случае названы люди, ответственные за несчастный случай. В чём особая сложность?

Кстати, о людях, названных в акте. Интересно, считают ли замдиректора Кигурадзе и главный инженер Масалыкин себя невиновными? Спросить бы, да некого: оба, пока суть да дело, уволились. 

Уволился между тем и Евгений Зарубин.

– Мне сообщили, что я должен ехать в длительную – месяца на два – командировку в Тверскую область, в город Удомля, где расположена головная контора ЗАО «Сезам», – рассказывает Женя. – Причём платить обещали сущие копейки. Я отказался: Олежке на тот момент было всего три месяца, как я мог бросить их с Олей? Но директор А.В.Буторин сказал: «Не поедешь – увольняйся». И я написал заявление «по собственному». 

Удивительным образом это Женино увольнение совпало с иском о возмещении морального ущерба, который подала семья Зарубиных к руководству фирмы.

Не сказать чтобы руководство уклонялось от ответственности. Оно взяло на себя организацию похорон и сразу предложило выплатить трём главным потерпевшим в общей сложности 500 тысяч рублей. Но эта сумма не устроила Зарубиных: они просили 3 миллиона. 

500 тысяч за жизнь сына, мужа и отца – много это или мало?

– Суды Ростовской области в подобных случаях больше не присуждают, – дипломатично говорит Лариса Донец. – Жизнь москвича, думаю, стоит дороже.

А вот пример из последних новостей: челябинский роддом заплатит родителям перепутанных во младенчестве детей 6 млн рублей. Кто пострадал больше – в каких единицах мерить?

Во всяком случае, только на услуги врачей и адвокатов у Зарубиных ушла уже немалая часть из этих пятисот тысяч. Причём адвоката нужно было ещё и найти: говорят, узнав, что судиться нужно с атомщиками, многие отказывались.

– Мы передали документы в прокуратуру, и больше нас это не касается, – говорит Елена Костюкович, инженер по охране труда волгодонского филиала ЗАО «Сезам». – Всё, что касается возбуждения уголовного дела, – не в компетенции предприятия. Моральный ущерб мы оплатили. Фонд соцстраха заплатил жене погибшего 68 тысяч рублей. И его матери тоже выплачивает всё, что положено.

В последнем пункте Елена Владимировна ошиблась. Матери – Людмиле Васильевне Гончаровой (напомним, это она написала письмо в «Крестьянин») – соцстрах не выплачивает ничего. А вместо этого уже который месяц судится с ней.

Дело в том, что, хотя Юрий Дмитриевич был по сути единственным кормильцем и помощником Людмилы Василь­евны (её старший сын умер десять лет назад), живёт она не в Волгодонске, а в 50 километ­рах от него – в хуторе Великанове. И это оказалось хорошей зацепкой для волгодонского соцстраха: раз жили не вместе, значит, не кормилец и не помощник. И значит, она вообще в помощи не нуждается.

– Он был очень хорошим сыном, – говорит Людмила Васильевна. – Он всё делал для меня: привозил продукты, чинил дом. Но когда у меня спрашивают: «А чеки у вас сохранились?» – что тут скажешь…

Недавно её привезли в районную больницу и устроили полное медицинское обследование с целью выяснить, может ли 82-летняя женщина, год назад похоронившая сына, обходиться без посторонней помощи? Нет, не может, ответили врачи. 

Очень неожиданный результат, не правда ли?

ОТ РЕДАКЦИИ. Директору Волгодонского филиала ЗАО «Сезам» Андрею Буторину дозвониться, к сожалению, не удалось. Но нам хотелось бы, чтоб Андрей Владимирович высказал своё мнение о случившейся трагедии. В частности, о том, насколько ответственны за неё бывшие задмиректора и главный инженер.