Жить не по лжи!

Молодым людям это надо уже объяснять, а кто постарше, конечно, помнит: манифест Александра Солженицына при советской власти был под строжайшим запретом, его читали с опасливой оглядкой, тайком. За крамольное чтение можно было лишиться работы, попасть в тюрьму или в психбольницу. «Жить не по лжи!» определенно значило: «Долой советскую власть!», поскольку вся власть эта держалась на лжи. Так было снизу доверху и сверху донизу, это стало привычкой и казалось даже «естественным»: одно говорилось, другое думалось, третье делалось.

 Сегодня лгать вроде не обязательно, говори и думай, что угодно, и «ничего тебе не будет». Почему ж тот давний (1974 года) манифест нас волнует и сегодня?

 Смысл сказанного Солженицыным не в том, чтобы «никогда не лгать». В конце концов, люди лгут ведь не только из страха, но и из сострадания, из любви, или, как сказал другой великий писатель, «бывает ложь, на которой, как на светлых крыльях, поднимаешься к небу». Солженицын сказал об ином. О том, что человек, не имеющий достоинства и смелости поступать по правде, - суть раб. Так прямо и резко тогда об этом никто не говорил.

 Грешить неправдой по тем или иным причинам приходится каждому из нас. Проблема не в том, чтобы начисто исключить ложь из нашей жизни (такое невозможно), а в том, чтобы иметь мужество называть вещи своими именами, на черное не говорить белое, грех не выдавать за добродетель.

 Это не отменяется и в наши дни: не прогибаться под обстоятельства, отказываясь от устроения жизни, но нести в мир доброе нравственное начало.

 Читайте Солженицына!

***

Когда-то мы не смели и шепотом шелестеть. Теперь вот пишем и читаем Самиздат, а уж друг другу-то, сойдясь в курилках НИИ, от души нажалуемся: чего только они ни накуролесят, куда только ни тянут нас! И ненужное космическое хвастовство при разорении и бедности дома; и укрепление дальних диких режимов; и разжигание гражданских войн; и безрассудно вырастили Мао Цзедуна (на наши средства) - и нас же на него погонят, и придется идти, куда денешься? И судят, кого хотят, и здоровых загоняют в умалишенные - все «они», а мы - бессильны.

 Уже до донышка доходит, уже всеобщая духовная гибель насунулась на всех нас, и физическая вот-вот запылает и сожжет и нас, и наших детей, - а мы по-прежнему все улыбаемся трусливо и лепечем косноязычно:

- А чем же мы помешаем? У нас нет сил.

 Мы так безнадежно расчеловечились, что за сегодняшнюю скромную кормушку отдадим все принципы, душу свою, все усилия наших предков, все возможности для потомков - только бы не расстроить своего утлого существования. Не осталось у нас ни твердости, ни гордости, ни сердечного жара. Мы даже всеобщей атомной смерти не боимся, третьей мировой войны не боимся (может, в щелочку спрячемся!), - мы только боимся шагов гражданского мужества! Нам только бы не оторваться от стада, не сделать шага в одиночку - и вдруг оказаться без белых батонов, без газовой колонки, без московской прописки.

 Уж как долбили нам на политкружках, так в нас и вросло удобно жить, на весь век хорошо: среда, социальные условия, из них не выскочишь, бытие определяет сознание, мы-то при чем? Мы ничего не можем.

 А мы можем - все! - но сами себе лжем, чтобы себя успокоить. Никакие не «они» во всем виноваты - мы сами, только мы!

 Возразят: но ведь, действительно, ничего не придумаешь!

 Нам залепили рты, нас не слушают, не спрашивают. Как же заставить их послушать нас?

 Переубедить их - невозможно.

 Естественно было бы их переизбрать! - но перевыборов не бывает в нашей стране.

 На Западе люди знают забастовки, демонстрации протеста, но мы слишком забиты, нам это страшно: как это вдруг - отказаться от работы, как это вдруг - выйти на улицу?

 Все же другие роковые пути, за последний век опробованные в горькой русской истории, - тем более не для нас, и вправду - не надо! Теперь, когда все топоры своего дорубились, когда все посеянное взошло, - видно нам, как заблудились, как зачадились те молодые, самонадеянные, кто думал террором, кровавым восстанием и гражданской войной сделать страну справедливой и счастливой. Нет, спасибо, отцы просвещения! Теперь-то знаем мы, что гнусность методов распложается в гнусности результатов. Наши руки - да будут чистыми!

 Так круг - замкнулся? И выхода - действительно нет? И остается нам только бездейственно ждать: вдруг случится что-нибудь само?..

 Но никогда оно от нас не отлипнет само, если все мы все дни будем его признавать, прославлять и упрочнять, если не оттолкнемся хотя бы от самой чувствительной его точки.

От - лжи.

 Когда насилие врывается в мирную людскую жизнь - его лицо пылает от самоуверенности, оно так и на флаге несет, и кричит: «Я - Насилие! Разойдись, расступись - раздавлю!» Но насилие быстро стареет, немного лет - оно уже не уверено в себе, и чтобы держаться, чтобы выглядеть прилично, - непременно вызывает себе в союзники Ложь. Ибо: насилию нечем прикрыться кроме лжи, а ложь может держаться только насилием. И не каждый день, не на каждое плечо кладет насилие свою тяжелую лапу: оно требует от нас только покорности лжи, ежедневного участия во лжи - и в этом вся верноподданность.

 И здесь-то лежит пренебрегаемый нами, самый простой, самый доступный ключ к нашему освобождению: личное неучастие во лжи! Пусть ложь все покрыла, пусть ложь всем владеет, но в самом малом упремся: пусть владеет не через меня!

 И это - прорез во мнимом кольце нашего бездействия! - самый легкий для нас и самый разрушительный для лжи. Ибо когда люди отшатываются от лжи - она просто перестает существовать. Как зараза, она может существовать только на людях.

 Не призываемся, не созрели мы идти на площади и громогласить правду вслух, что думаем, - не надо, это страшно. Но хоть откажемся говорить то, чего не думаем!

 Вот это и есть наш путь, самый легкий и доступный при нашей проросшей органической трусости, гораздо легче (страшно выговорить) гражданского неповиновения по Ганди.

 Наш путь: ни в чем не поддерживать лжи сознательно! Осознав, где граница лжи (для каждого она еще по-разному видна), - отступиться от этой гангренной границы! Не подклеивать мертвых косточек и чешуек Идеологии, не сшивать гнилого тряпья - и мы поражены будем, как быстро и беспомощно ложь опадет, и чему надлежит быть голым - то явится миру голым.

 Итак, через робость нашу пусть каждый выберет: остается ли он сознательным слугою лжи (о, разумеется, не по склонности, но для прокормления семьи, для воспитания детей в духе лжи!), или пришла ему пора отряхнуться честным человеком, достойным уважения и детей своих, и современников. И с этого дня он:

 - впредь не напишет, не подпишет, не напечатает никаким способом ни единой фразы, искривляющей, по его мнению, правду;

- такой фразы ни в частной беседе, ни многолюдно не выскажет ни от себя, ни по шпаргалке, ни в роли агитатора, учителя, воспитателя, ни по театральной роли;

 - живописно, скульптурно, фотографически, технически, музыкально не изобразит, не сопроводит, не протранслирует ни одной ложной мысли, ни одного искажения истины, которое различает;

- не приведет ни устно, ни письменно ни одной «руководящей» цитаты из угождения, для страховки, для успеха своей работы, если цитируемой мысли не разделяет полностью, или она не относится точно сюда;

- не даст принудить себя идти на демонстрацию или митинг, если это против его желания и воли; не возьмет в руки, не подымет транспаранта, лозунга, которого не разделяет полностью;

- не поднимет голосующей руки за предложение, которому не сочувствует искренне; не проголосует ни явно, ни тайно за лицо, которое считает недостойным или сомнительным;

- не даст загнать себя на собрание, где ожидается принудительное, искаженное обсуждение вопроса;

- тотчас покинет заседание, собрание, лекцию, спектакль, киносеанс, как только услышит от оратора ложь, идеологический вздор или беззастенчивую пропаганду;

- не подпишется и не купит в рознице такую газету или журнал, где информация искажается, первосущные факты скрываются.

Мы перечислили, разумеется, не все возможные и необходимые уклонения от лжи. Но тот, кто станет очищаться, - взором очищенным легко различит и другие случаи.

Да, на первых порах выйдет неравно. Кому-то на время лишиться работы. Молодым, желающим жить по правде, это очень осложнит их молодую жизнь при начале: ведь и отвечаемые уроки набиты ложью, надо выбирать. Но и ни для кого, кто хочет быть честным, здесь не осталось лазейки: никакой день никому из нас даже в самых безопасных технических науках не обмануть хоть одного из названных шагов - в сторону правды или в сторону лжи; в сторону духовной независимости или духовного лакейства. И тот, у кого не достанет смелости даже на защиту своей души, - пусть не гордится своими передовыми взглядами, не кичится, что он академик или народный артист, заслуженный деятель или генерал, - так пусть и скажет себе: «Я - быдло и трус, мне лишь бы сытно и тепло».

 Даже этот путь - самый умеренный изо всех путей сопротивления - для засидевшихся нас будет нелегок. Но насколько же легче самосожжения или даже голодовки: пламя не охватит твоего туловища, глаза не лопнут от жара, и черный-то хлеб с чистой водой всегда найдется для твоей семьи.

Преданный нами, обманутый нами великий народ Европы - чехословацкий, неужто не показал нам, как даже против танков выстаивает незащищенная грудь, если в ней достойное сердце?

 Это будет нелегкий путь - но самый легкий из возможных. Нелегкий выбор для тела - но единственный для души. Нелегкий путь, - однако есть уже у нас люди, даже десятки их, кто годами выдерживает все эти пункты, живет по правде.

 Итак: не первыми вступить на этот путь, а - присоединиться! Тем легче и тем короче окажется всем нам этот путь, чем дружнее, чем гуще мы на него вступим! Будут нас тысячи - и не управятся ни с кем ничего поделать. Станут нас десятки тысяч - и мы не узнаем нашей страны!

 Если ж мы струсим, то довольно жаловаться, что кто-то нам не дает дышать, - это мы сами себе не даем! Пригнемся еще, подождем, а наши братья биологи помогут приблизить чтение наших мыслей и переделку наших генов.

 Если и в э т о м мы струсим, то мы - ничтожны, безнадежны, и это к нам пушкинское презрение:

К чему стадам дары свободы?

 Наследство их из рода в роды

Ярмо с гремушками да бич.