Сергей Серебряков: «Технологический рывок в России сейчас невозможен»

Глава Петербургского тракторного – о новых машинах и госполитике

В начале 2010-х годов Петербургский тракторный завод (ПТЗ), крупнейшее в России предприятие по выпуску сельхозтракторов, находился на грани банкротства. Он производил всего несколько сотен машин в год, но цеха были забиты непроданными тракторами. Убытки компании достигали миллиарда рублей. В 2013-м, после смены топ-менеджмента, ситуация изменилась, завод стал выбираться из трясины. Очень вовремя подоспела и «программа импортозамещения». Благодаря ей и проведённому на заводе перевооружению ПТЗ стал работать в три смены, а количество выпущенных в 2015 году машин превысило полторы тысячи штук. «Мы хотим производить лучший трактор в мире», – так говорят сейчас на заводе.

Что поменялось в компании за несколько лет, каких новых продуктов ждать аграриям от ПТЗ и зачем российской экономике нужна коренная перестройка, в интервью «Крестьянину» рассказал директор АО «Петербургский тракторный завод» Сергей Серебряков.

Изменения

– Сергей Александрович, я бы хотел начать с цитаты нынешнего главы «Рос­агролизинга» Валерия Назарова. Вот как он описывал ситуацию на ПТЗ в 2010 году: «Предприятие простаивало, качество машин было нестабильным, в итоге возникало много нареканий от сельхозпроизводителей, которым приходилось постоянно ходить с ключом и чинить эти тракторы». Что изменилось с тех пор?

– Я пришел на ПТЗ 15 июля 2013 года. Ситуация была крайне тяжёлая. Непроданные трактора в большом количестве стояли на территории. С точки зрения качества было много проблем, и в целом завод находился в предбанкротном состоянии, с гигантскими долгами и старыми технологиями. А ещё с многоуровневой системой продаж, не позволяющей получить чёткую обратную связь от клиента. С абсолютным отсутствием целого ряда важнейших направлений: сервисное сопровождение, управление технолога, конструктора. И наконец, с различными проектами, имеющими непонятные перспективы: производство автобусов, трамваев, сборка китайских тракторов. Поэтому нам пришлось много времени потратить на формирование того образа предприятия, которое мы хотим получить. Подобралась очень хорошая команда. Мы изменили всё – систему управления, систему продаж, поменяли философию работы с людьми, с поставщиками комплектующих…

– А можно подробнее об этом?

– В вопросе с поставщиками первое, что мы сделали, это запретили работать с монополистами. У нас таких было 86. Сейчас остался фактически один. Причина? Монополист не готов учитывать все нюансы и требования, которые к нему предъявляются. Не готов нести жёсткую ответственность за качество своих изделий.

Мы запретили работать с перекупщиками, стали выходить на заводы-изготовители напрямую. Нет, перекупщик – это не всегда зло. Но надо понимать, какую именно услугу вы у него покупаете: таможенную, транспортную, логистическую. А просто перекупщик был запрещён. Изменив систему закупок, мы стали требовать у поставщиков ответственности за качество и сервис. Мы начали учить их, и у нас получилось.

Мы поменяли конструкцию наших тракторов. Сегодняшний К-744 кардинально отличается от той машины, которая была три года назад. По большому счёту, у них общее только название. Мы создали систему сбора информации от дилерских, сервисных центров и от ряда крестьянских хозяйств, которые эксплуатировали наши машины. Они рассказали нам, что с ними так, а что – не так. Было ещё много аспектов, но в результате появился облик тех изменений, которые нам необходимы. 

На мой взгляд, трактор должен обладать несколькими главными характеристиками. Первое – это агрегатирование со всеми современными сельхозорудиями. Второе: удобство для оператора, надёжность. И наконец, правильная стоимость владения. Поэтому каждый узел в тракторе – мосты, рамы, коробка передач, тормозная система, кабина, радиаторы, системы очистки топлива и т. д. – всё подвергалось изменениям на основании статистики и пожеланий крестьян.

Иногда смотришь какую-нибудь старую хронику о том, как создавались новые технологии, продукты… Здесь кипела вполне себе советская пятилетка времен индустриализации.

Мы прошли её за два года. Раскладывали трактор в специальном помещении – изучали, подетально. Руководители направлений своими руками собирали узлы, агрегаты.

Покупали бэушные трактора, смотрели, какие детали в них износились, а какие нет. Делали кучу лабораторных исследований по микроструктуре материалов… Это была большая работа. Не все проблемы решены, но то, что удалось сделать, это прорыв.

Далее. Мы очень серьёзно поменяли требования к гарантийно-сервисному сопровождению. Мы вообще замахнулись и поставили себе цель сделать лучшую сервисную службу в стране. Раньше у нас был средний срок восстановления трактора 66 дней. Сегодня – 2,3 дня, от Сахалина до Калининграда. Есть, конечно, случаи, которые вываливаются за норматив, но все они ложатся на карандаш. Лично отслеживаю ситуацию: какие меры предприняты, почему трактор стоит. 

Поменялась наша психология. Раньше и мы, и дилеры работали по такому принципу: что-то сломалось – для начала исследуем, кто виноват. Сейчас всё иначе. Сперва ремонтируем трактор, а потом разбираемся. Мы хотим показать крестьянам, что мы изменились.

В целом же, если смотреть поэтапно, то вторую половину 2013 года мы потратили, чтобы урегулировать финансовые отношения с нашими контрагентами. Завод принёс миллиард рублей убытков. В следующем году за счёт сокращения издержек вышли на уровень безубыточности, и при этом вдвое увеличили производство (почти тысяча машин. – Прим. ред.). В 2015-м у нас появились финансовые возможности проводить техническое перевооружение. Объём выпуска вырос ещё в два раза. А уже в нынешнем году мы вы­шли на показатели абсолютной прибыли. И рост производства – 70%. Стахановский труд получился, и замечательно.

– Большинство крестьян, с которыми я разговаривал накануне интервью, а также представители машинно-испытательных станций (МИС), и даже вышеупомянутый Валерий Назаров признают: трактора ПТЗ и вправду стали гораздо лучше и вплотную приблизились по качеству к мировым лидерам. Их продажи активно растут. Но всё равно не отпускает ощущение, что этот успех достигнут в первую очередь благодаря изменившейся валютной конъюнктуре, и если бы не введение контр­санкций в 2014 году, всё было бы не столь радужно…

– Ничего суперкардинального в 2014 году в области сельхозмашиностроения страна не сделала. Рынок падал, и наш основной рывок был всё-таки за счёт внутренних преобразований. Нам оставалось либо помереть, либо качественно измениться. Мы прошли очищение.

Главное же, что случилось положительного в 2014 году, – страна стала больше внимания уделять сельскому хозяйству. Я не хочу сказать, что коренные проблемы решены. Государство начало косметический ремонт. И за счёт этого стали видны некоторые улучшения.

Политика и экономика

– Что сейчас происходит на рынке? Сколько машин вы намерены продать в текущем году и в 2017-м?

– Рынок сельхозтракторов падает до сих пор, в первую очередь в нишах, где представлены только иностранцы. Растут те сегменты, где есть отечественный или белорусский производитель. Кризисные явления сохраняются, так что расслабляться не стоит. В этом году мы произведём около 2,5 тысячи машин. В следующем хотим выйти минимум на 3-3,5 тысячи.

Но вообще, этот вопрос требует более глубокого ответа, нежели простые цифры. Дело в том, что к анализу потребности надо подходить системно. Тут есть несколько факторов.

Первый: тяговооружённость села в России крайне низкая. По данным Минсельхоза, полторы лошадиные силы на гектар. Вдобавок эти полторы силы ещё и старые. Если мы говорим про энергонасыщенные трактора типа «Кировца», то селянам нужно иметь их около 60 тысяч. А есть только 32 тысячи, причём 20 тысяч из них – старше 10 лет. То есть с точки зрения нормативов рынок гигантский. Его наполнять и наполнять.

Возникает другой вопрос: «А есть ли платёжеспособный спрос?» И вот тут мы приходим к теме организации экономики в стране и косметического ремонта сельского хозяйства.

Наша экономическая модель в целом, и в АПК в частности, не позволяет осуществить технологический рывок. И социальный – тоже.

– Что вы имеете в виду?

– Давайте сначала чётко оговорим, какие в принципе цели есть у сельского хозяйства. На мой взгляд, их три. Первая: удовлетворение потребности населения в продовольствии.

Вторая – развитие сельских территорий, то есть социально-культурного пласта сельского населения как станового хребта государства российского. И третье: экономический локомотив для других отраслей промышленности.

Теперь вопрос: а как у нас существующая модель настроена на эти цели? В чём суть сегодняшнего уклада? Я никак не пойму. 

Попытаюсь описать, как мы работаем. Есть некая система распределения продовольствия в стране. Она в основном монополизирована разными торговыми сетями, которые устанавливают свои правила. Насколько они ориентированы на цели, о которых мы говорили? По-моему, ни насколько. У них такая же философия, как и везде по стране, где победили либеральные воззрения: максимизация прибыли, сокращение издержек.

Представьте, вот вы – крестьянин. Вам надо обрабатывать землю, покупать солярку, удобрения, семена… Вырастили урожай. А по какой цене вы его продадите? Никто не знает.

Вам надо кредит погашать, а цена – хрясь! – и в три раза упала. И вы банкрот.

На одном форуме я показывал данные о ценах на гречиху в Алтайском крае за 2014 год. Они менялись не на проценты, а в разы. Что будет через год, два, три? Неясно. Мы посадили всех, кто работает в сельском хозяйстве, в туман. Цена то падает, то растёт – это игра в рулетку. Нам просто необходимо создать условия, при которых человек, работающий на земле, будет знать свою доходность. Можно посмотреть на западный опыт, где гарантируют маржу, страхуют от потерь и т. д. Цель простая – крестьянин должен иметь гарантированный сбыт продукции и просчитанную доходную часть.

Если мы решим эту проблему, то получим платёжеспособное село, которое станет заказчиком для машиностроения и других отраслей народного хозяйства, для науки и образования. И мы наконец-то начнём прогнозировать. Потому что мы, промышленники, тоже находимся в ситуации – нам кричат: «Дай трактора!» И никто не говорит – сколько?

Как долго продлится этот спрос? Чем он обеспечен?

Вот такие коренные проблемы, на мой взгляд, надо решать.

– Как вы оцените работу нового министра сельского хозяйства Александра Ткачёва? При нём что-то меняется?

– Я очень рад тому, что на совещаниях, которые проводит его зам Джамбулат Хатуов, начали правильно ставить вопросы. Есть ряд очень верных решений, например индивидуальный подход к размеру субсидирования регионов, обсуждение вопросов специализации выращиваемых культур в Нечерноземье. Нам обещают, что разберутся, каковы потребности в сельхозтехнике, и дадут точную заявку. Да, непонятно, как это будет обеспечено платёжеспособностью. Но прогнозное планирование – важная вещь. 

Кредиты крестьянам… Тут у меня своё видение. На мой взгляд, нынешняя кредитно-финансовая система в России погубит любое производственное начинание, хоть в сельском хозяйстве, хоть в промышленности. И дело не только в ставках. Я думаю, любой здравый человек сильно удивляется, когда руководитель Центробанка страны заявляет, что чем выше ключевая ставка ЦБ, тем ниже инфляция. По моим наблюдениям, всё ровно наоборот.

Но кредиты не просто дорогие, их ведь ещё и не дают. Пока не было установки на импортозамещение, в предыдущие годы сельское хозяйство оказалось закредитовано. И что теперь с этим делать? Для технологического рывка наша банковская система ресурсов не предоставляет. 

Но тем не менее всё, что делает министр Ткачёв, – это максимум того, что можно изменить в нынешней ситуации.

– Во многом увеличение ваших продаж связано с так называемой «программой 1432». Сельхозмашиностроители просят на неё до 10 млрд рублей ежегодно. При этом Минфин уже сокращает объёмы поддержки в 2016 году. Планируя увеличение производства, вы уверены, что вам достанутся субсидии? Если нет, то что будете делать?

– У меня есть чёткое понимание того, что главная причина увеличения продаж – это не субсидии, а платёжеспособность крестьян. Потому что 25% скидки – это здорово, но где взять остальные 75%? Поэтому крайне важно, чтобы правила поддержки сельского хозяйства не менялись в худшую сторону. И чтобы государство взяло под более жёсткий контроль издержки – цены на солярку, удобрения и т. д. Ну, и программа 1432, конечно, имеет серьёзное влияние. Она расширяет платёжеспособный спрос.

Что будем делать, если денег не дадут? Во-первых, я надеюсь, что дадут. И в этом году, и в следующем. Потому что здравый смысл всё-таки должен победить. Даже сторонники либерально-финансового подхода к экономике должны понять: каждый рубль, вложенный на такого рода поддержку, даёт огромный выхлоп в виде налоговых поступлений.

Ну, а если сократят субсидии… Значит, будем искать ресурсы, идти на экспорт. Может быть, придётся сокращаться. Сложно сказать.

– Задавал этот вопрос Константину Бабкину, совладельцу «Ростсельмаша», задам его и вам. Вы за Путина или нет? Это ведь от него зависит госполитика, в том числе в сельском хозяйстве. 

– Всё сложнее. Как директор завода скажу – вот ты написал распоряжение. У тебя были свои мысли по этому поводу, планы. Пришёл потом в цех, а его начальник сделал всё по-своему...

Ни с кого не снимаю ответственности, но я всегда говорил: «Нельзя ругать только правительство и президента лично». Мы все участники процессов, которые происходят в стране. Наверное, не Владимир Владимирович при первой возможности задирает цену на продукцию? Участников рынка миллионы. Никто не может заменить собой всё общество, даже президент. Каждый на своём месте должен делать работу на совесть и ко благу страны.

– Да, но именно президент создаёт систему, в которой можно выжить только благодаря спекуляции…
– Он создаёт эту систему, потому что общество позволяет в ней жить. Смотрите: 2015 год, весна. Металлурги – р-раз, и задрали цену на 70% на свою продукцию. Почему?

Потому что у них дефектное мышление. Их научили в вузах, что главное в жизни – это прибыль. Такой взгляд неверен. Нельзя ради текущей выгоды поступаться стратегической стабильностью и убивать общественные интересы.

А у нас ценят только прибыль. И всё общество так живёт! Потому что победили либеральные идеи. Чтобы изменить это, надо начинать с детских садов. Мы должны настроить экономику на благо общества. Мы управлять должны! Я не понимаю, как можно ставить перед собой цель сделать технологический рывок, а потом заявлять, что мы «эту задачу провалили». Мы ничего не делаем для технологического рывка.

Скажу даже больше – у нас нет образа страны, которую мы строим. Нет общественной дискуссии по этому поводу. Русский язык – он очень точный. Нет образа. Вот поэтому мы и живём – в «безобразии».

Реальность и планы

– Давайте подробнее поговорим о вашем производстве. Из-за введения контрсанкций многим машиностроительным предприятиям России пришлось менять зарубежных поставщиков комплектующих на отечественных. Вы столкнулись с этой проблемой? Было сложно её решить?

– Это был изначально мой принципиальный подход, что мы воспитываем российских поставщиков. Да, ещё есть узлы, которые в России не производятся. В первую очередь, это гидравлика: аксиально-поршневые насосы, гидрораспределители. Для нас их производит Bosch. В остальном локализация ПТЗ более 90%. Если брать трактор с тутаевским двигателем или ЯМЗ (при комплектации «Кировца» возможна также установка двигателя Mercedes. – Прим. ред.), то там будут две иностранные детали – насос и гидрораспределитель.

– Вы говорили, что в тракторе К-744 остались вещи, которые вы хотите доработать…

 – Мы хотим доработать всё. Всю жизнь недоволен и всегда считаю, что можно делать лучше.

– Многих аграриев беспокоит вопрос о запчастях. С ними возможны проблемы?

– Производство и поставка запчастей увеличены в шесть раз, и мы хотим ещё. Конечно, срывы бывают. Это тоже проблема – приходит поставщик и говорит: «Готов поставлять тебе литьё, двигатели и т. д. Сколько ты купишь в следующем году?.. А через год? А через два?» Ему ведь тоже надо покупать технические линии, сырьё. А если инвестиции большие и он не готов брать на себя риски, то как гарантировать, что ты всё купишь? И это то, что мешает стране развиваться. Поэтому нет другого пути, кроме как втягивать систему производства в плановый режим. Я не говорю, что нужен Госплан, как в СССР. Но координирующий и, самое главное, полномочный орган, выстраивающий меж­отраслевые балансы, нам необходим. Какие механизмы применить – разговор отдельный. Но если нет плана, то государство должно взять на себя наши риски.

– Какое максимальное количество тракторов вы можете сейчас производить? 

– При нынешнем уровне наших поставщиков мы уверенно выйдем на 3-3,5 тысячи машин в год.

– А дальше – всё? 

– Есть определённые ограничения. Слушайте, ну два года назад страна вообще шин не выпускала. Производство сельхозшин в стране толкал Петербургский тракторный завод. Мы ездили, убеждали, помогали… Убедили. До того покупали в основном украинские.

– Я правильно понимаю, что сейчас вы отладили процесс и срывов поставок быть не должно?

– Да, но для нас крайне важно, чтобы дилерская сеть и клиенты делали заказы не прямо перед сезоном, а как можно раньше, в момент возникновения потребности в тракторе. Ну не бывает так, что мы делаем в месяц по тысяче машин, а в какой-то месяц нужно шесть! По трактору К-744Р1 сроки поставки сейчас составляют 30-40 дней, по К-744Р4 – 90 дней.

– Вы создали трактор третьего и четвёртого тягового класса К-4, который уже известен в народе как «Кирюша». Он находится в том сегменте, где сильны позиции МТЗ. Будет жёсткая конкуренция. Зачем вы по­шли туда? Есть мнение, что после остановки Волгоградского тракторного и ХТЗ этот третий класс вам навязали…

– Никто нам ничего не навязывал. Это очень осмысленное решение. Сидеть на одной линейке тракторов К-744 – значит не обеспечить стратегическую стабильность компании. А мы тщательно продумали стратегию, это очень серьёзный документ. Мы рассуждали так: надо ли идти в нишу ещё более мощных тракторов? Их рынок растёт, но он небольшой.

Да мы, в принципе, туда и пошли. Сейчас на Северо-Кавказской МИС проходит испытание наш трактор К-7430 мощностью 512 лошадиных сил.

Идти в производство малых тракторов нет смысла, там нужны другие технологические решения, очень сильная конкуренция. А вот для тракторов третьего класса есть хороший рынок. Есть опыт и понимание того, что именно мы хотим создать. Это сегмент, в котором мы можем достойно выступить.

– Расскажите подробнее о «Кирюше». Что это за машина?

– Это трактор мощностью от 180 до 240 лошадиных сил, который будет агрегатироваться со всеми сельхозорудиями своего класса. Надёжный и удобный для оператора. Там есть ряд нетривиальных решений по шумоизоляции, эргономике кабины, обзорности – мы ориентировались на лучший опыт в мире. Заложили современную трансмиссию, между прочим, нашего производства. Никаких рычагов, только кнопки и джойстик. Было много споров, классический трактор делать или шарнирно-сочленённый. Решили, что надо начинать с того, что умеешь делать хорошо. Поэтому – второе.

– А какие характеристики у К-7430?

– У него очень интересное управление гидросистемой, навеской. Есть возможность установки передней навески. Кабина трактора на гидравлическом подъёмнике, открывается и откидывается в сторону. И вы сразу получаете доступ ко всему подкабинному пространству. Цена такого трактора будет аналогичной К-744, это наше конкурентное преимущество.

– Когда К-7430 запускается в серийное производство? 

– Я не тороплюсь. Как только у меня появляется информация, что какой-то узел надо доделать, мы его доделываем. Наша задача сделать так, чтобы у людей был эффект «Вау!». Затягивать не будем, но сперва надо всё испытать, довести до ума. 

– То есть в 2016 году ждать его нет смысла?

– Нет. Да и «Кирюшу» мы не обещали в этом году запускать в серию, только опытно-промышленную партию. Она уже выпускается, мы отдали трактора в МИС, будем раздавать в хозяйства для проведения подконтрольных испытаний.

– Вы стали активнее осваивать зарубежные рынки. Здесь есть серьёзные успехи?

– Мы плодотворно работаем со странами СНГ, это понятно. Насчёт дальнего зарубежья… Сегодня наш самый значительный прорыв – это Чехия. Уже 40 машин туда поставили. Франция, Канада, Австралия – там пока идут первые продажи. Но лиха беда начало. Сейчас всему коллективу надо научиться работать за рубежом. 

– Раньше ПТЗ выпускал кормоуборочные комбайны «Марал». Сейчас их производство свёрнуто?

– Да, кроме тракторов мы выпускаем только промышленную технику. 

– Какие ещё планы у вас есть согласно стратегии развития компании? Чего ждать аграрию от ПТЗ в ближайшее время?

– По трактору К-744: мы работаем над изменением двух вещей – это управление коробкой передач и новая кабина. Она будет иметь совсем другие шумовые параметры. Мы поставили цель – 76-77 децибел к весне следующего года. Также расширяем опциональность машин: гусеницы, новые системы точного земледелия… Трактор на гусеницах мы покажем уже на октябрьском «Агросалоне-2016» в Москве. Ну и дальше – «Кирюша», запуск в серийное производство. Это большой для нас проект. Надеюсь, всё получится.

Тимур САЗОНОВ
г. Санкт-Петербург

Выразить свое отношение: 
Рубрика: Сельское хозяйствоЭкономика
Газета: Газета Крестьянин