«Костей у нас на всех хватит»
В Белой Калитве останки бывших узников лагеря можно выкопать вместе с картошкой
Ещё до войны в Белой Калитве собирались строить алюминиевый завод. Место выбрали подходящее, просторное и нежилое – в 1930-е годы здесь был птицесовхоз с хозяйственными постройками. Планы на развитие промышленности в станице (Белая Калитва стала городом только в 1958 году) отодвинула война. Территорию оккупировали немцы. В первый же месяц они создали на этом участке концлагерь, куда свозили военнопленных и гражданских жителей Сталинграда, главным образом женщин и детей. Птичники, превращённые фашистами в бараки, обнесли колючей проволокой. Умерших от ран и голода никто не считал.
Зелёная папка
В Белокалитвинском историко-краевед-ческом музее хранится подборка документов о концлагере. Бумаг немного – одна зелёная папка. Специально эту тему почти никто не исследовал. Затрудняет дело и то, что немцы никакой документации не вели. Сколько людей точно побывало в лагере, неизвестно. По архивным справкам, в лагере находилось свыше шести тысяч человек.
Николай Пичкур и та самая зелёная папка
Да и имеющуюся информацию собрать было непросто, утверждают историки. Музей открыли только в 1998 году. В основном документами о лагере поделился местный военкомат.
В хранилище музея – архивные фотографии, газетные вырезки, справки, несколько дневников местных жителей. Пленных можно поделить на две части – военных и гражданских. И если первых охраняли по всей строгости, то гражданских просто вывезли из Сталинграда. Их не кормили, зато разрешали просить еду у местных жителей. Периодически кого-то выпускали из лагеря – например, мать отправлялась в станицу просить милостыню, а детей немцы оставляли в бараках.
По архивным данным, зверствовал главным образом комендант лагеря гестаповец Эрлих.
«Он ежедневно устраивал расправы над пленными, совершал массовые расстрелы. В бараках была страшная теснота. Пленные размещались сидя, стоя. От холода, голода и побоев умирало в день по несколько десятков человек. Ямы, в которых хоронили пленных, размещались недалеко от бараков. Были случаи захоронения ещё не умерших людей. Местный житель офицер Пётр Иванович Мищенко в январе 1943 года участвовал в освобождении Белой Калитвы от немецких оккупантов и лично видел следы террора в Белокалитвинском лагере смерти. Жители через проволоку бросали продукты, главным образом хлеб. Пленные кидались на один кусок массой и топтали обессиленных», – говорится в документах.
Однако, по утверждению местных историков, это был скорее лагерь перемещённых лиц , а не настоящий концлагерь с террором в полном смысле этого слова. Люди здесь действительно массово гибли, но в основном от голода и холода.
– Большинство гражданских немцы вывозили из Сталинграда, чтобы они не создавали лишних проблем. Но в этом же лагере оказались и военнослужащие, – говорит Николай Пичкур, сотрудник музея.
Людей привозили поэтапно – как соберут. Одни курятники были с крышами, другие – без. Большая часть бараков – просто стены без окон.
– Те, кого привезли в августе, были более-менее одетыми: покидая город, они прихватили с собой тёплые вещи. Например, шубы. Такой одежды в станице не было, и местные жители меняли её у пленных на еду. И немцы этой «торговле» не мешали. Но когда пленные обменяли всю одежду на еду, наступила зима. И смертность была страшная, – рассказывает Николай Александрович.
Удивительная деталь: в какой-то момент немцы решили договориться с местным атаманом о том, чтобы жители Калитвы взяли к себе маленьких детей из лагеря. И матери отдавали – это был реальный шанс их спасти.
Довоенное фото: здесь ещё содержатся птицы, а не люди
Так, мать первого директора музея Николая Матвеева, ныне покойного, взяла в дом девочку из лагеря. Завшивленный больной ребёнок восстанавливался очень медленно. «Мы с матерью взяли девочку Нину четырёх-пяти лет на воспитание, чему я очень противился, но потом, когда её через полтора года забрала мать, плакал», – писал Николай Матвеев в воспоминаниях. Он пытался найти её через передачу «Жди меня», но безуспешно.
Лагерь просуществовал чуть меньше полугода, до января 1943-го. По словам Николая Пичкура, часть военнопленных фашисты убили в Калитве, а остальных погнали в Шахты.
Евреев держали в доме, а потом по одному отводили за станицу. Под дулом автомата они выкапывали себе могилу, укладывались в неё и получали пулю. Затем точно так же приходил следующий, закапывал погибшего, рыл могилу для себя, укладывался… и так по цепочке. Сейчас на том месте находятся дачи и огороды.
– То есть можно копать, например, картошку и вырыть кость человека? – спрашиваю.
– Для этого вообще копать не надо. Идёшь по пахоте, видишь, что-то серое в земле. Наклоняешься – фаланга пальца, – отвечает Николай Александрович. – Такое случалось. Костей у нас на всех хватит. Вот недавно нашли два скелета. На одном месте постоянно проседала земля, собирались лужи. Раскопали – нашли останки мужчины и женщины. Во рту одного из них был золотой червонец.
Несколько дней шевелились рвы
«Крестьянин» располагает несколькими рассказами о том, что творилось за колючей проволокой. Так, в музейных архивах хранятся воспоминания одной из бывших военнопленных Анны Рыбаченко. Она сбежала по дороге в Шахты. Рыбаченко писала, что перед тем, как бросить лагерь, фашисты закопали много людей. Живыми сбросили во рвы и засыпали землёй.
Анна Рыбаченко
– У неё была такая фраза: «ещё несколько дней дышали и шевелились рвы». То есть люди двигались, пытались выбраться, кое-как ухватывали кислород. Но о выбравшихся ничего не известно, – сообщает Николай Пичкур.
Ещё один узник белокалитвинского концлагеря, попавший туда из Сталинграда, – Василий Сорочинский, заслуженный врач РФ. Краткий фильм о нём снял его сын, видеооператор. Василий Васильевич в пятилетнем возрасте попал в лагерь вместе с мамой, братьями и сёстрами.
«В этом курятнике все ложились друг на друга, чтобы согреться. К утру те, кто был сверху, замерзали. Неподалёку были вырыты ямы; в них сбрасывали погибших», – вспоминал в фильме Василий Васильевич.
– Мёртвых поначалу не хоронили, а грелись об них. Укрывались ими. Зима, а на птичниках крыш-то не было. Погибших немцы выносили, но периодически, когда уже шёл запах, – рассказала «Крестьянину» Нина Сергеевна, вдова Сорочинского.
Василий вместе с сестрой ходил просить еды у местных жителей: «Кто половину луковицы давал, кто половину картофелины, кто семечки. Мы были так рады!»
– Когда они покидали Сталинград, детей было шестеро, – говорит Нина Сергеевна. – Самому младшему было несколько месяцев, он умер в дороге. Тело мальчика привязали к тяжестям и похоронили в реке. А ещё свекровь мне рассказывала, как одна умирающая узница отдала ей двухмесячную девочку, всю в маленьких язвочках. Мама понимала, что в лагере ребёнок обречён. И когда пришли местные жительницы подкармливать узников, свекровь позвала одну из них и отдала ей девочку, – сказала Нина Сорочинская.
После лагеря семья Василия переехала в Тарасовский район, слободу Ефремово-Степановка. А как пришло время поступать, Сорочинский подал документы в мединститут.
– Он хоть и маленький был, но страшные вещи, происходившие в лагере, запомнил. Отучившись на доктора, попросил направление именно в Белую Калитву, – рассказывает Нина Сергеевна.
Как сообщает Сергей Сорочинский, его отцу было меньше тридцати, когда он стал главврачом Белой Калитвы и всего района. Нина Сергеевна тоже закончила мединститут.
– И вот представьте: со времён оккупации прошло двадцать лет. Я работаю акушером-гинекологом в Калитве. Приходит ко мне женщина – встать на учёт по беременности. Я смотрю, а у неё совсем нет зубов. «Как же так, – говорю, – такая молодая и нет зубов?» А она отвечает: «Да это у меня с детства». – «Что же за детство у тебя было?» И она рассказывает мне ту же историю – что её младенцем забрали из концлагеря, отдали местной жительнице. Женщина, вырастившая её, купала девочку в лечебных травах и ходила в соседнее село, которое находилось в пяти километрах. Там брала козье молоко, чтобы выкормить дитя. И вот она сидит передо мной – та самая девочка, которую отдала моя свекровь! Я тут же звоню домой. А эта женщина, тоже Нина – своей приёмной матери. Встретились спустя столько лет, узнали друг друга, плакали!
Василий Васильевич вырастил четырёх сыновей и дочку. В 1998 году он получил звание «Почётный гражданин города Белая Калитва и района». 28 апреля 2004 года Василий Васильевич выписал последнего больного и ушёл на пенсию, а 3 мая умер от инфаркта. Ему было 67 лет.
Несушка с цыплятами
Найти живого свидетеля того, что происходило в лагере, сейчас непросто. Одна из бывших узниц лагеря – Клавдия Воронина из Волгограда. Говорит, что раньше у неё было немало знакомых, которые тоже оказались в белокалитвинском лагере. Но они уже умерли.
До войны 9-летняя Клавдия с родителями и семью братьями и сёстрами жила под Сталинградом, в посёлке Городище.
– Папу призвали сразу. А как нас начали бомбить, все побросали дома и укрылись в землянках. Вырыли себе ямки. Затем пришли холода, а вскоре после этого к нам заявились немецкие солдаты. Повели нас к вагонам и затолкали внутрь. Сначала отвезли в Россошь, там пересадили в большие высокие вагоны без крыш, как прицепы. Мы знали, куда нас везут – фашисты этого и не скрывали: «Вы едете в лагерь смерти». Даже не знаю, сколько мы добирались. Холод был собачий. Обмотали ноги одеждой, чтобы хоть немного согреться.
Становилось сыро – тряпки набухали. Ударил мороз – замерзали. Одеться было не во что – кто в чём был, в то и кутался.
Как только прибыли в лагерь, немцы стали толкать людей в бараки. Клавдия вместе с мамой, братьями и сёстрами оказалась в бывшем летнем курятнике без крыши.
– Барак был забит людьми. Моя мама в этих птичниках походила на несушку с цыплятами. Мы все к ней прибивались и старались согреть друг друга. От холода и голода умерло много людей. Трупы фашисты из барака забирали, а мы, живые, оставались.
Клавдия Ефимовна рассказывает, что людей не заставляли работать – просто держали взаперти. Бараки караулили немцы.
– А потом освободили Сталинград. Но мы этого не знали. Просто однажды вечером фашисты засуетились, стали строже. Мы поняли, что что-то не так. Сунутся к нам в барак – мы кричим: «У нас тиф!» – «Тиф? Ну, так вас всех взорвём!» Но не стали. Вечером немцы напились, стали петь песни, играть на губных гармошках и палить без конца. Собаки жутко лаяли. А к утру всё затихло. Рассвело. Выглядываем: машины стоят, танки стоят, пушки стоят, а немцев нет. И собак нет. Мы не знали, что и думать: может, они все спрятались? Не могли же они просто-напросто сбежать, бросив всю технику. А потом пришла советская первая разведка в белых халатах. Добрались на лыжах. Спрашивают: «Где немцы?» А мы не знаем. Оказывается, и впрямь сбежали.
Целенькие кирпичи
Узникам разведка велела бежать в сторону стоянки военной части. Недалеко – три-четыре километра, но измученные люди добрались с трудом.
– Голодные, рваные, худые, грязные, больные, – описывает бывших заключённых Клавдия Ефимовна. – А разведка – нам: «Будете бежать – не кучкуйтесь, так легче спастись». Какой там бежать… падали, когда шли, кто-то полз на коленях, а на ночь забивались в скирды соломы. Еле добрались до наших. А те забили скот и варят без конца похлёбку. У солдат привал. Кто-то пишет письма, кто-то чинит сапоги, кто-то штопает одежду. Мне обработали раны на руках и ногах. «Никуда не уходите, – говорят, – мы вас сейчас всех накормим. Не бойтесь, фашисты убежали далеко». А я смотрю в небо и вижу самолёт. «Смотрите!» – кричу. А это была немецкая «рама». Наверно, немецкие лётчики не знали, что фашисты сбежали, думали, что это их земля – слишком уж низко летел самолёт. Наши его сбили, а командир снял с себя фуфайку и надел на меня. Она была защитного цвета и вся пощипана осколками. Я спрашиваю: «А как же вы?» – «Щас мне принесут фуфайку. Вон сколько мёртвых…»
А потом Клавдия вместе с семьёй вернулись в родное Городище.
– Идём по улице. Дома развалились, лежат груды кирпичей, а под кирпичами – трупы. Подошли к нашему дому – а от него только одна стена осталась. Мама подлепила к ней кирпичей, получилась одна комната. Там мы все и жили. А днём шли за кирпичами. Нас посылали, маленьких, эти груды разбирать, выбирать целенькие и отдельно складывать. Надо было город строить. Мы выжили, выросли, создали свои семьи. А вот папу я больше не видела. Он не вернулся с войны.
Сорок семь лет
В восьмидесятых бывшая военнопленная Анна Рыбаченко приехала в Белую Калитву, чтобы положить цветы на место, где располагался концлагерь. Но не обнаружила ни памятника, ни таблички – вообще ничего, что свидетельствовало бы о происходившем на этой территории в годы оккупации. После войны здесь всё-таки построили алюминиевый завод.
Памятник узникам лагеря
Благодаря инициативе Рыбаченко перед заводом появился памятник. Правда, память узников лагеря удалось увековечить только в 1990 году – спустя ровно сорок семь лет с даты освобождения пленных. Поставили серый валун, за которым натянули колючую проволоку. На камне установлена табличка: «На территории завода в годы Великой Отечественной войны (июль 1942 – январь 1943) находился фашистский лагерь, узниками которого были тысячи советских людей. Вечная память безвинно погибшим».
– Когда строили завод, везде находили человеческие кости. Их было так много, что пришлось вывозить машинами, – говорит Николай Пичкур.
– Завод строился в пятидесятых, так что куда строители вывозили останки – вопрос, на который нет ответа и сегодня, – сообщает директор музея Валентин Хлебнов. – И наверняка не всё вывезли. Мы по сей день находим кости погибших, закапываем к памятнику на кладбище.
От въезда в Белую Калитву видно старое кладбище. Самый высокий памятник здесь – четырёхгранный обелиск, посвящённый советским воинам, погибшим при освобождении Белой Калитвы. По периметру растут цветы. За обелиском установлена гробница, на которой написано: «Здесь захоронены останки советских людей, замученных в фашистском лагере, располагавшемся в годы Великой Отечественной войны на нынешней территории Белокалитвинского металлургического завода».
Эта могила до сих пор пополняется безымянными останками.
Ирина БАБИЧЕВА
г. Белая Калитва, Ростовская обл.
Фото автора и из архива музея
