Ольгин ковчег
Как живут в крупнейшем приюте Ростовской области для обездоленных
В приют «Матронин дом», что в 200 километрах от Ростова, люди попадают со своей легендой. Обычно они не делятся с сожителями историей, а уж корреспондентам и вовсе готовы рассказать красивую сказку, где все без исключения – жертвы трагичных обстоятельств. Но есть один человек, которому жители приюта соврать не могут и кто должен знать правду от начала до конца. Это Ольга Николаевна Пивоварова. Именно она создала «Матронин дом» («Крестьянин» писал о нём в № 13 от 26.03.2014 г.), Здесь принимают безработных, людей без документов, судимых, с зависимостями, матерей-одиночек, престарелых, многодетных, беженцев – иначе говоря, всех, кто волей-неволей оказался на обочине жизни.
Есть куда пойти
История приюта широко известная. С 2012 года он находился в том же Белокалитвинском районе, только в посёлке Коксовом. Под зданием, где обосновалась богадельня, были две старые шахты. Как рассказывает Ольга Николаевна, в 2017 году что-то произошло и дом лопнул, как орех, жить в нём оказалось невозможно. Пришлось срочно искать жильё для 75 человек. Тогда у приюта была своя земля, где разводили кур, цесарок, ухаживали за коровами, козами – хозяйство кормило весь приют. Их тоже пришлось оставить в Коксовом.
Нина всем жителям приюта вяжет приятные мелочи: девушкам – повязки, мужчинам – носки
Найти подходящее помещение, куда вместились бы все разом, долго не удавалось. После неудачной попытки обустроиться в бывшем детском садике посёлка Шолоховский, у которого не оказалось собственника, Ольге Николаевне посчастливилось познакомиться с местным жителем, верующим человеком. Он, видя мытарства владелицы, отдал ей с обременением здание бывшей малосемейки. Так у приюта появился новый дом.
...Пока мы едем с автостанции, Ольга Николаевна рассказывает про Шолоховский и показывает: здесь построили новёхонький бассейн, там расположена больница, тут – сестринский уход, в котором во время пандемии развернули инфекционный госпиталь, а дальше по улице – дом престарелых и интернат для детей с инвалидностью. По образованию Ольга Николаевна медсестра, поэтому знает, как социальные учреждения устроены изнутри.
– Я, поработав в доме малютки, где всех детей одной ложкой кормят, в онкоинституте, где людям выставляют огромный счёт за положенные им операции, и в домах престарелых, где у пожилых отнимают 75% от пенсий, всегда хотела создать что-то кардинально противоположное. Видела, что происходит в этих системах, – страдания и унижения с самого рождения. После онкоинститута вообще не выдержала, пошла работать на почту, а потом и сварщицей. Разочаровалась во всём. И когда открыла своё дело, где нет церберного надзора государства, где к постояльцам относишься как к людям, которые ни в чём ни перед кем не провинились, поняла, что это моё призвание. Сама больше 13 лет прожила с первым мужем, который плохо со мной обращался, и мне некуда было пойти. Теперь такое место есть для других, – объясняет хозяйка «Матрониного дома».
Тапки как спасение
Сам приют – небольшая двухэтажка в центре посёлка – делится на два крыла, мужское и женское. Женщины отвечают за готовку, приносят каждому обед, при этом Ольга Николаевна запрещает им убираться в мужской половине.
«Здесь самоуправление, потребителей нет», – строго говорит она.
На втором этаже мужского крыла располагается и швейный цех, в Коксовом такого не было. Это инициативная Ольга Николаевна решила в 2019 году, что приюту нужно себя окупать.
После того как организацию лишили юрлица как якобы не ведущую деятельность, даже получать простые пожертвования от людей стало затруднительно. Выход нашёлся. В том же году Пивоварова съездила в Новороссийск и договорилась с производителем, что будет шить для него тапочки. Так у приюта появился небольшой доход, а у немногих его обитателей и местных жителей – работа.
– Оформилась индивидуальным предпринимателем, зарегистрировала деятельность как оказание социальных услуг, мы продолжаем существовать как некоммерческая организация, – рассказывает Ольга Николаевна.
– Вся прибыль от производства тапочек идёт на приют, но и этих денег не хватает. Мы с мужем тратим пенсию, берём кредиты, за нами гоняются коллекторы. Не было времени, когда бы мы жили без долгов. В месяц на содержание приюта уходит 300 тысяч. Коммуналка у нас почти вся в долг – уже месяц звонят из «Газпрома», угрожают отключить газ. В эти же 300 тысяч входит восстановление документов. У многих их нет, приходится оплачивать штрафы и пошлины, чтобы всё оформить. Сама за машинкой тоже сижу, на жизнь зарабатываю.
Именно швейный цех спас «Матронин дом» во время пандемии, когда пожертвований совсем не стало. Но, по словам Ольги Николаевны, финансовые проблемы ни тогда, ни сейчас на людях не отражаются.
– Наш приют воспроизводит модель семьи. Мы с мужем – как родители: взяли на себя ответственность обеспечивать людей светом, теплом, водой, едой. А они – как дети: ни в чём не нуждаются.
Ловкость рук
Когда видишь цех, не веришь глазам, что обустроить всё это своими силами смогла небольшая команда. Пивоварова рассказывает, что машинками её снабдил производитель, а оригинальное подвесное освещение из гипсокартонного профиля, куда спрятали гофры и провода и которое придумала сама хозяйка приюта, полки, где лежат материалы, коробки и тюки, куда складываются готовые пары, – это их с мужем маленький вклад в общее дело.
Здесь же трудятся дочери Ольги Николаевны с мужьями. Кстати, дочь Маргарита познакомилась со своим будущим супругом как раз в приюте, когда тот был волонтёром. Александр помогает паковать тапочки в мешки. Швейные машинки монотонно шумят, и, пока мы ходим по цеху, Маргарита не покидает рабочего места. Шитью её и других работников обучала сама Ольга Николаевна.
Дочь Ольги Николаевны Маргарита работает в цехе с самого его основания и помогает маме в свободное время
Готовая продукция разъезжается по торговым сетям – «Пятёрочка», «Метро», «Ашан» и др. Оплата сдельная, человек получает 12 рублей за сшитую пару. В неделю при высокой нагрузке можно получить до 10 тысяч рублей. Тем, кто работает на обрезке и не затрачивает столько сил, платят, конечно, поменьше – 635 рублей в день. Владелица приюта отмечает, что в посёлке 40 тысяч в месяц – это очень большая зарплата, в среднем женщины получают от пяти до пятнадцати, и добавляет: у некоторых постояльцев ещё есть пенсия, и они вправе распоряжаться ею по своему усмотрению.
После экскурсии возвращаемся в кабинет, и Ольга Николаевна раскладывает на столе нарисованный план. Её мечта – создать социальный центр «Территория счастья», где будет собственное хозяйство, медцентр с врачами, гончарные мастерские, детские площадки, зоны отдыха, актовый зал и многое другое. И если уже имеющийся швейный цех почти стал градообразующим предприятием, то в том, что планам Ольги Николаевны остаётся только сбыться, почему-то не сомневаешься.
Есть надежда
Рядом с цехом расположена небольшая комната, где подошвы, расфасованные по коробкам, складывают по размерам. На стене – привинченная рамка с гимном России, которую так и не смогли снять, когда освобождали помещение: раньше здесь был кабинет.
39, 42, 41… Вкрадчивым голосом меня окликает низенький седой мужчина со сломанным носом: «А не спросите, почему я здесь?»
Александр охотно рассказывает, что ещё год назад жил неподалёку от приюта. Пошёл к сестре отдать деньги, а его приятель остался в квартире. Когда вернулся домой, увидел, что всё пылает. «Выходит, поджёг», – заключает Александр. Официально причину пожара так и не установили.
Ему повезло – есть пенсия, общается с родственниками, смог восстановить документы, но как справиться с последствиями пожара, так и не знает.
– У меня есть сын, я ему не говорил, что произошло, чтобы не беспокоить. Но он всё равно узнал. Звонит и просит приехать. Я-то могу, но хочу квартиру восстановить сначала. Там надо окна вставить, на балконе и кухне, двери входные, потом отштукатурить, – мечтательно рассуждает Александр. – Сын поможет.
Жена не приняла
Мы спускаемся вниз, комната мужчин в полумраке, беззвучно сменяются картинки в коробке телевизора. Перед ним сидит Олег, ему не больше 50. Высокий, крепкий, он выглядит здоровее всех в этой комнате, но внешность, как всегда, обманчива: в 2019 году он перенёс три инфаркта и получил вторую группу инвалидности. На вопрос, как здесь оказался, отвечает философски:
– И я виноват, и жена виновата… У меня были проблемы с сердцем, после операции долго не работал. Жена не приняла. Отказалась ухаживать, хотя сама инвалид, ездит на коляске, у неё остеопороз ноги. До этого я её обмывал, купал, досматривал, а она отказалась. Я не работал, сидел на её шее, потому что не мог зарабатывать тех денег, что до операции.
На пороге приюта Олег появился в прошлом году, прямо перед пандемией. После того как выгнала жена, ночевал у брата, а потом неудобно стало. Сейчас, после операции на сердце, Олег может помогать только с самой лёгкой работой – грузит мешки полегче, собирает шкафы, помогает с сантехникой. В следующем году ему пересдавать группу инвалидности. Переживает, что её могут снять или переквалифицировать.
– В любом случае уже не смогу работать. До трёх инфарктов я занимался грузоперевозками, таскал пианино. Сейчас даже шкаф, – указывает на тот, что стоит в комнате, – поднять не смогу.
У Олега сын 14 лет, который живёт с матерью, и старшая дочка, ей больше 20. Спрашиваю, как сын воспринял неожиданный разлад.
– Волнуется, ну а что делать? Я ему говорю: такая мама у тебя, сынок. Надежда только на то, что его заберут в спортшколу, он у меня чемпион области по гребле, а жена одна справиться не сможет. И когда место освободится, приеду, попробуем зажить вместе.
Живая вода
Вход в комнату Нины и Надежды прикрыт белой ажурной занавеской. За ней – ухоженное помещение, где очень тепло. Нина – красивая женщина 63 лет с голубыми, как морские волны, глазами. Держит в руках пряжу и на мой комплимент отвечает: «Остатки былой роскоши».
Женщина здесь уже три года, приехала из Кабардино-Балкарии. Рассказывает, что после смерти мужа, который был младше на 15 лет, решила пойти в монастырь. Детей нет, свои полдома отписала родственникам. В монастыре Нина провела ровно восемь месяцев – не выдержала склок с другими сёстрами после смерти любимой игуменьи.
– Молитвы запомнить не могла, монахиней уже не стала бы, трудницей – да, готовлю хорошо, но всё равно не видела себя в монастыре. Я там больше как хозперсонал была: все молятся, а я поручения выполняю.
Тут её позвала к себе в Крымск жить девушка, которая когда-то ненадолго останавливалась в монастыре. Нина поехала. Но спустя неделю девушка вдруг засобиралась в путь и бросила гостью. Оставила только адрес приюта «Матронин дом», а сама уехала в очередной монастырь.
– Я тогда чуть под поезд не кинулась, – рассказывает дрожащим голосом женщина. – Думаю, в стардом не возьмут, прописки нет, я очень боялась сюда ехать. Хорошо, что передумала. И вот – прижилась.
Сейчас Нина помогает сидеть с детьми Людмиле Майоровой – бывшей постоялице приюта в Коксовом. У Людмилы шестеро ребят, самой младшей – два года, поэтому за всеми нужен глаз да глаз. Благодаря помощи Ольги Николаевны Людмила смогла купить квартиру за маткапитал и поселиться в том же Шолоховском.
– С детьми я себя живее чувствую – поругаю, поиграю, в общем, жизнью живу, есть о ком заботиться. Этот дом – спасение для таких, как я, – говорит Нина.
Спрашиваю, не хотела бы вернуться на родину и не жалеет ли, что отдала дом родственникам.
– Ни о чём не жалею, – на глазах Нины наворачиваются слёзы. – После смерти мужа совсем плохая была, матушка-игуменья меня из апатии вывела, заставляла камни в жару красить. Трудно было, но работа вернула меня к жизни. И если бы я тогда не уехала из Нальчика, меня бы убили, там очень плохая обстановка.
Яблоки на снегу
Пока мы общаемся с Ниной, то выходит из комнаты, то заходит назад Надежда, соседка по комнате. Лицо, исчерченное морщинами, курчавые волосы с проседью. О себе говорит: «Я никому не нужна».
Надежде – 61. Была замужем, родила двоих детей, но муж «стал гулять». Как такового образования женщина не получила – всю жизнь прожила в посёлке и работала кем придётся. После того как муж ушёл к другой женщине, жила дома одна, сын загремел в тюрьму. А когда вернулся, выгнал из квартиры, сейчас обитает там с женой и дочкой. Тогда Надежда и «пошла по сараям жить»: за деньги помогала бабушкам в огороде, стирала, убирала, выполняла самую нехитрую домашнюю работу. И если летом могла ночевать на свежем воздухе, подбирать и есть яблоки, то зимой такой образ жизни привёл к обморожению. Женщину забрали по скорой, а после медсестра привезла в приют.
– И вот Ольга Николаевна меня спасла. Дай бог ей здоровья и всё-всё-всё, – несколько раз повторяет Надежда.
Деваться Надежде некуда, связь со старшей дочерью не поддерживает.
– Если бы пенсию получала, может, кому-то и нужна была бы, – подмечает Нина. – Знаешь, как плохо, когда в таком возрасте человек без денег, когда ты не можешь зарабатывать…
– А так я могла бы сахару сладкого купить, всё равно своя копейка в любой момент нужна, – грустно заключает Надежда, на глазах сверкают слёзы. – Уже не хочешь жить. Как ляжешь – и надеешься не встать.
Неношеные ботинки
Через приют «Матронин дом» прошло больше тысячи человек, но Ольга Николаевна помнит каждого. Конечно, не все с восторгом отзываются о богадельне: писали, что эксплуатируют, что у владелицы три дома в Белой Калитве и четыре в Ростове и что самое лучшее она забирает себе. Но Ольга Николаевна лишь посмеивается.
– Я все силы и средства вкладываю в приют, у меня нет денег даже зубы себе вставить. Мы с мужем не получаем зарплату, а мои дети – тем более. Многие проклинают, уходят, а потом всё равно возвращаются. Говорят, что нигде им так хорошо не было, и я принимаю, прощаю. Ведь это и есть любовь, о которой написано в Библии, – она долго терпит и всё прощает. Да, я бываю импульсивная, могу ругать, но только если это касается несправедливости к другим людям.
Осуждать людей за их прошлую жизнь никто не имеет права. Это их путь, и мы эти ботинки никогда не наденем.
Маргарита Шеховцова
п. Шолоховский
Белокалитвинский р-н, Ростовская область
Фото автора
