Пётр Тодоровский: «Меня интересует человек»

21.10.2010 13:01

26 августа своё 85-летие отмечает Пётр Ефимович Тодоровский.

Режиссёр, композитор и сценарист, создатель известных фильмов «Интердевочка», «Военно-полевой роман», «Любимая женщина механика Гаврилова», «Риорита» и многих других киношедевров. Его жизнь была богата на события, ему было о чём рассказать людям. И он рассказал - ярко, талантливо и честно. При упоминании его имени всплывает образ самого режиссёра, улыбчивого и непременно энергичного, несмотря на годы, несмотря на военную молодость, несмотря на правду жизни, которой этот человек никогда не боялся. В одной из публикаций его назвали «гением вне эпох». Его мысли умны и оригинальны.

Ум и талант не всегда совмещаются в человеке. Есть хорошая пословица: «Чем глупее фермер, тем крупней картофель». Это часто бывает в искусстве.

Испытание сытостью иногда труднее испытания бедностью.

Писать очень хорошо с шести-семи утра. Встаёшь, душ, завтрак - и за стол. Компьютер я не признаю, у меня старая машинка, «Эрика». Люблю, как она стучит в тишине.

Чем драматичней съёмки, тем, как правило, лучше выходит фильм.

Я знаю, что значит голод. В 1932-м я выбирал из веника пупырышки, толок их с гнилой свёклой. Называлось это «матарженики».

Я помню конец оттепели. Никиту убрали. И стали опять закручивать гайки… То же самое и сейчас происходит, по-моему.

Меня номинировали на «Оскар», но к этому я отнёсся спокойно. Наши были в Афганистане, «Аэрофлот» выгнали из Америки, так что я понимал… И еще была проблема со смокингом. У меня смокинга не было. На «Мосфильме» нашли какой-то из сукна толщиной в два пальца, подогнали. Жара 28 градусов. Все в лёгких смокингах. А я сижу в этой шинели. С бабочкой. Мне не до «Оскара». Я оттуда выскочил как ошпаренный.

Сериалы - это животное, которое проглатывает актёров.

Не люблю очень образованных женщин. Которые несут себя со страшной силой. Это становится противно.

Когда первый раз идёшь в атаку, не боишься. Бежишь, как телёнок. Но после ранения, когда надо ещё раз встать из окопов, ты совсем другой человек.

Расстрел я видел. На Висле двое наших ребят продали полякам лошадей, накупили водки и неделю занимались в подвале с полячками любовью. Их расстреляли в развалинах. Им двадцати ещё не исполнилось...

Я был комендантом немецкого городка на Эльбе. Нам донесли, что в городе спряталась племянница фельдмаршала Паулюса, красивая восемнадцатилетняя девка. Мы устроили облаву, но она успела убежать через окно прямо в рожь. Потом мы её поймали. Я устроил её официанткой в комендатуру, и на третий день мы стали с ней жить. Я хорошо ее помню, Ханнелору. Она была зенитчицей, хвалилась, что сбила американский самолёт, рассказывала, что ребёнком сидела на коленях у Гитлера. И отдалась в последнюю минуту какому-то немцу-солдату в развалинах, чтобы не достаться русскому. А потом меня утром застал с ней в постели полковник Долгополов. И её увезли.

Война - это четыре года жизни в нечеловеческих, противоестественных условиях. Там было всё - жестокость и несправедливость, романы и смерти, храбрость и трусость, бездарность командиров и героизм солдат, предательство и самопожертвование.

Мы всё время воюем. Афганская. Чеченская. Когда министр обороны машет шашкой: «Я этот Грозный одним полком возьму!». Смотрю на него и думаю: ничего у нас не меняется. Тридцать лет царь воевал на Кавказе, ничему история нас не научила.

Я не снимаю про войну, я снимаю про людей на войне. Меня интересует человек.

Про войну можно рассказать тихо.

Люди крепко пьющие обычно проживают 63-64 года. И всё.

Я люблю ездить на машине. Раньше уезжал за город и гнал. Это была свобода. От семьи, от работы.

Я встречал людей, нафаршированных знаниями. Но по жизни - дурак дураком.

Человек - это единственный предмет, будем так говорить грубо, который подлежит рассмотрению в искусстве.

Говорят, режиссёр умирает в актёре. Так надо умереть в хорошем актёре. А в плохом сколько ни умирай…

Артист - это единственный, через кого режиссёр может с вами поговорить. И чем талантливее это актёр, тем вам интереснее смотреть это кино. А если попадается бездарный, то это уже катастрофа.

Плохой актёр иллюстрирует свои чувства, хороший актёр тратится: он живёт, он переживает, он мучается, он плачет по-настоящему. У Смоктуновского был инфаркт, у Жени Леонова был инфаркт, у Евгения Евстигнеева был инфаркт. А плохому актёру капают глицерин в глаза, чтобы он плакал.

Сейчас сложно собрать хорошую съёмочную группу. Все в позе. Всем нужна лучшая аппаратура. А я снял «Военно-полевой роман» на две ручных камеры.

Есть люди - что-то пытаются доказать. А некоторые просто сидят и наблюдают, как вода течёт в реке, как дерутся воробьи за корку хлеба. Надо и для этого находить время.

Наше поколение с октябрятских лет воспитывалось по особой методике. Мы должны были быть всегда готовыми к бою, беззаветно любить Сталина и быть преданными идеалам партии. И я был таким. Я обожал Сталина дольше всех своих товарищей, сомнения появились гораздо позже. Новому поколению сложно понять, что в нашей стране за 70 лет была взращена особая порода людей.

Очень многим вогнали в гены недоверие к людям. И воспитали столько потенциальных сексотов (секретных сотрудников), что у нас всегда стоит наизготовку целая армия самых подозрительных в мире доносчиков. Сейчас, может, их стало поменьше, но они есть, и у меня ощущение, что их ряды будут расти.