Впервые я увидел обычную детскую игрушку лет в десять. Щёлкающий пистолетик из магазина, помню, вызвал странное чувство, похожее на брезгливость. У меня и моих сверстников были игрушки, оставленные нам войной. По сравнению с ними пистолетик, раскрашенный, как попугай, выглядел жалкой и никчёмной безделушкой. Ведь в степи за посёлком в оплывших и заросших травой окопах, в оврагах и ложбинах чего только не было...

Когда я примерял нашу или немецкую каску, у меня и мысли не возникало, что её носил живой человек, которого, возможно, всё ещё где-то ждут и надеются дождаться. Каска, пробитая осколком или пулей, была просто настоящей игрушкой в детской игре. Точно так же потускневшие имя и фамилия бойца, нацарапанные штыком на алюминие­вой фляжке, воспринимались как продолжение игры в войну. О том, что случилось с бойцом, не думалось. А бросая боевые патроны в огонь костра, никто из нас не гадал, куда полетит пуля.

Главное, чтобы патрон выстрелил...

Детское сознание устроено по правилам игры, иначе оно никогда бы не стало взрослым.

Однажды в покрытом плесенью немецком брезентовом подсумке я нашёл вместе с патронами ножницы. Их не тронула вездесущая ржавчина. Вымытые в керосине, ножницы выглядели так, словно никогда не лежали среди позеленевших патронов в расстёгнутом подсумке под дождями и снегами целые годы. Какой-то немец, как я думаю сейчас, взял с собой домашние ножницы для бытовых солдатских нужд или как оберег, который спасёт и поможет вернуться.

Немецкие ножницы в хозяйстве пришлись очень кстати. Они резали ткань, картон и даже проволоку. Со временем заклёпка, соединяющая лезвия, износилась, ножи разболтались, между ними появился просвет, тем не менее ножницы продолжали резать не только ткань и проволоку, но и бумагу. По законам механики ножи должны были мять бумагу, но они её резали. Необычное качество немецких ножниц удивляло обитателей улицы, которые нередко просили иноземный инструмент для своих нужд. Бывало, любители обсуждать мировые и местные новости собирались на лавочке перед домом и глубокомысленно рассуждали о немецком качестве.

– Тут секрет в углах заточки ножей, – говорил сведущий в токарных резцах сосед. – Немцы вычислили такие углы, что как ни наклони, всё равно будут резать...

Другой возражал: да нет, углы углами, а тут сталь особая. Она остроту держит за счёт добавок... Смотри, у них даже цвет особенный.

После чего присутствующие передавали ножницы из рук в руки, вертели их так и этак, приговаривая: и правда, отсвечивают чем-то, но непонятно чем.

Кто и когда назвал удивительные немецкие ножницы «немчиками» неизвестно, но кличка прижилась. С тех пор так и пошло, немчики да немчики...

Жизнь менялась. В школе появились первые контурные карты. Я брал немчики с собой на уроки географии, раскрашивал страны, обводил границы и вырезал их немецкими ножницами. Много позже я узнал, что так действовал во время войны командующий танковой группой вермахта Гейнц Гудериан. Он глубоко вонзал танковые клинья в оборону противника, а затем смыкал их, как ножницы, ликвидируя попавшие в окружения войска. Такими действиями Гудериан вырезал из карты Европы страну за страной, присоединяя их к территории германского рейха. Это была новая тактика ведения войны. Так называемый блицкриг, с помощью которого Гитлер планировал взять Москву в течение максимум двух с половиной месяцев. Не удалось!

По мере продвижения к Москве танковые клинья Гудериана теряли свою остроту. Между ними появлялись и ширились просветы, а смыкать их получалось всё реже и реже. И наконец, в отличие от немчиков, танковые ножницы Гудериана окончательно затупились. А ведь в них были те самые секретные добавки, но они почему-то не помогли.

Свои немчики я потерял. Взял их, чтобы нарезать в степи тюльпанов. В тот год словно вся пролитая кровь выплеснулась в виде красных тюльпанов и залила степь до горизонта. В какой-то момент немчики выскользнули из ладони и упали в цветы. Искал я их долго, но так и не нашёл. Ну что же, где нашлись, туда и вернулись.

Виктор ШОСТКО