Если ехать из Москвы по федеральной трассе, дом Ольги Желябовской можно увидеть из окна автомобиля. Он стоит посреди поля, в удалении от посёлка Аюта — как будто одним фактом своего расположения подчёркивая, что он не такой, как все.
Внутри тоже всё по-особенному. Первое, что бросается в глаза — это его планировка.
– Изначально это был не дом, а птичник, вот здесь, где мы теперь чай пьём, куры бегали, а вокруг была пахота, – рассказывает хозяйка. – Мы с семьёй (муж и двое детей. – Прим. авт.) начали строить его в 1992 году.
Мечтала о большой и дружной семье, о долгой трудовой жизни. Но знала ли она, что на пенсии останется здесь почти одна, лицом к лицу с бездушной бюрократией. Но обо всём по порядку...
Трудовой стаж Ольги Сергеевны начался в далёком 1973 году, когда, будучи ещё студенткой рабфака, она устроилась птичницей на ферму. Потом работала зоотехником в колхозе «Ленинский путь» и 10 лет пчеловодом там же.
В 1991 году колхоз распался. «На собрании нам сказали: берите землю и работайте сами или отдавайте паи в колхоз. Из трёх с лишним сотен человек решились уйти в самостоятельное плавание единицы, среди них была лишь одна женщина, это я», – вспоминает Ольга Сергеевна.
Она получила 10 га, потом удалось расширить клин до 30 га. Председатель колхоза долго тянула с подписью документов, из-за этих проволочек зарегистрировать фермерское хозяйство получилось только на следующий год.
– Поэтому на первые, льготные кредиты под 3% я не попала, а в 1992 году ставку подняли до 8%. И началась гиперинфляция! Счета пошли на миллионы! Я брала 200 тысяч рублей в феврале 1992-го, успела купить кое-что из техники. Потом ещё кредиты брала и сразу вкладывала: ездила в Белоруссию за МТЗ, в Волгоград за дэтэшками, в Ростов за комбайном.
Как пишут сейчас в экономических обзорах, по итогам 1992 года инфляция в стране составила 2509%. Сбережения буквально таяли в руках населения, поэтому если появлялись деньги, покупать на них хоть что-то нужно было моментально. А что в деревне купишь? Ольга Желябовская хватала свиней, коров, птиц, коз, нутрий. Где это хозяйство держать? На выделенных паях на скорую руку сооружала сараи.
У Ольги был небольшой дом в посёлке, она получила его по ссуде от колхоза. Но в нём почти не пришлось пожить — всё время проводили в поле.
– У меня вся семья спала – кто на скирдах, в соломе, кто на крыше сарая, кто в машине. Когда в 1992 году заложили первый камень под птичник — на ночь уехали, грязь была непролазная. Утром возвращаемся, а камень украли. Вот такие были времена, – говорит Ольга.
Но несмотря на голод и нужду, в беде Ольга Сергеевна никого не оставляла: стала опекуном двух приёмных детей, дала жильё и работу на ферме для друга детства, который оказался без дома, семьи и денег.
Одним дождливым ноябрьским вечером к ней постучалась женщина-бродяга. Ноги у неё были опухшие настолько, что мужские сапоги не застёгивались, она их перевязала верёвками. Рассказала, что родом из Белоруссии, у неё украли документы и она три года бродяжничала. А теперь вычитала в газете, что где-то здесь есть ферма, на которую требуются работники, и купила на последние деньги билет.
– Я объявлений не давала, но мне стало её жалко... Она прожила у меня 10 лет, за это время я сделала ей документы, нашла её дочку в Белоруссии и отправила домой, – рассказывает Ольга Сергеевна.
До строительства дома толком так и не дошло, обосновались в одном из сараев, как только доделали: «И то полтора года без электричества жили, дети при свечах уроки делали. По иронии судьбы рядом стоял трансформатор, от которого питался пост ГАИ, но начальник милиции не разрешал подключаться. Мне пришлось в Ростов ездить, получать разрешение от областных структур».
Первая корова, как вспоминает Ольга, отелилась прямо на снегу. Телят берегли и спасали, как младенцев: в свои кофты кутали, шарфами обвязывали, бутылочки с сосками для них грели. Но случилось страшное.
– Мы ещё ничего не зарабатывали — всё только вкладывали и жили впроголодь, было время, даже бутылки вдоль трасс собирали, чтобы хоть хлеба купить, – рассказывает Ольга Сергеевна.
И вот наступил 1993 год. Та самая реформа, о которой Черномырдин сказал: «Хотели как лучше, а получилось как всегда». Осенью 1993 года банк в одностороннем порядке поднял процентную ставку с 8% до 213%.
– А у меня кредит был в несколько миллионов. Помню, письмо из банка прислали: или верните срочно деньги, или вот вам новая ставка. Это как бревном по голове стукнули — было настоящее убийство фермеров, – вспоминает Ольга Желябовская.
В те времена она была членом совета фермеров в Красносулинском районе. Больше половины фермеров сразу отошли от дел: «Люди продавали всё, что у них было, свои дома, чтобы вернуть кредиты, доходило и до самоубийств. Если бы не дети, и меня бы сейчас не было».
В те времена банки и бандиты действовали одинаково. Ольге Желябовской приходилось прятать дочку у соседей, потому что вооружённые люди приходили с угрозами постоянно.
Однажды приехали «братки», сказали, из банка. Ни документов, ни имён — мол, вы банку должны, срочно отдавайте. Нет денег — выгнали всех коров и телят из сарая, загнали в грузовик. «Коровы там телят топчут, одна рожать начала, а им хоть бы что, от руки расписку написали, что забрали 1,5 тонны мяса. И только потом мы узнали, что банк этот («Крестьянский». – Прим. авт.) обанкротился».
Ольга Желябовская перестроила птичник, чтобы в нём можно было жить
После этого удара последовала серия других: урожай за неурожаем. То зерно в колосьях прорастёт, то кабаки помёрзнут. Сына в армию призвали, и прошёл он все горячие точки: Таджикистан, Чечня. Отбиты почки, перенёс гепатит, контузия. Пока в госпитале лежал, всю его часть разбомбили, камня на камне на осталось, почти никто из его сослуживцев не выжил.
Разрываясь между госпиталями и хозяйством, Ольга спала в сутки не больше 3-4 часов. Наёмных работников нужно было постоянно контролировать: то запьют, то технику поломают.
– Начала понемногу технику продавать, существенного дохода фермерство не приносило. Повезло, что открыла со знакомой ларёк на трассе, торговали там всем, что бывает нужно в дорогу. Так и выживали, – рассказывает Ольга.
Но и это ещё не все испытания. Самое главное не удалось преодолеть и по сей день: сарай, в котором они жили, был неоформлен.
– Когда землю фермерам давали, на ней можно было строить дома. Я в 1997 году начала оформлять документы на сарай, который мы уже стали использовать как дом. Из-за семейных неурядиц, но в большей степени – из-за бюрократии я получила разрешение на строительство и ввод в эксплуатацию только в 2004 году. К тому времени законодательство изменили и строить на земле сельхозназначения стало нельзя – ни животноводческие помещения, даже стоянку сельхозтехники нельзя размещать, – объясняет Ольга.
Всё это время она ходит по инстанциям, пытаясь узаконить дом. Но всё, чего она смогла добиться – это получить право собственности на «административно-бытовое здание крестьянского хозяйства с жилым помещением».
– Вот такая игра слов: написано «с жилым помещением», но числится мой дом как нежилой, поэтому за коммунальные услуги я плачу по тарифу для юрлиц, и штрафуют меня как юрлицо, хотя я давно уже им не являюсь (Ольга
Сергеевна закрыла фермерское хозяйство в 2009 году и вышла на пенсию. – Прим. авт.). И адрес дому присвоили такой, что с ним одни мытарства: 994-й км трассы М-4.
По словам Ольги, разные службы пишут адрес как хотят, например «дом 0», или придумывают несуществующие названия посёлка.
Пенсионерка писала Путину, но её обращение вернули на местный уровень, и проблема с оформлением дома не решилась. Проблема в том, что земля, на которой стоит здание, – сельхозназначения и относится к Красносулинскому району. А ближайший посёлок, к которому привязаны все коммуникации, относится к городу Шахты. Всего несколько метров отделяет усадьбу Желябовской от улицы Кооперативная: можно сказать, что до счастливой, спокойной жизни – рукой подать.
– Если бы было возможно изменить категорию земли и передать её из Красносулинского района в город Шахты, наверное, это решило бы проблему, но мне говорят, что такие преобразования очень сложные, шанс 10 из 100. Легче дом перенести, – сетует Желябовская.
В настоящее время в Госдуме проходит обсуждение законопроект, позволяющий фермерам строить дома на своих сельхозземлях. Автор проекта – Ассоциация крестьянских фермерских хозяйств (АККОР) – уверена, что это значительно улучшит условия работы на селе.
– Если есть земля в собственности, но на ней нельзя ни трактор поставить, ни коров завести, ни сарай построить, какое тогда сельское хозяйство? – согласна Ольга Желябовская.
«Моя жизнь – постоянная война», – заключает она. Причина в том, что, разрешив фермерское движение, государство изначально не побеспокоилось о создании правовой базы для него. История с повышением процентных ставок и незавершённость земельной реформы — наглядный пример того, как трагично может влиять на судьбы людей непродуманная политика. Ольга Желябовская отдала работе в сельском хозяйстве без малого 40 лет, а получает минимальную пенсию – меньше 10 тысяч рублей, и большая часть этой суммы уходит на оплату коммунальных платежей в доме, который государство и жилым признать не хочет.
– Дети, посмотрев на мою жизнь, не хотят её повторять, разъехались кто куда, только навещают временами с внуками, правнуками, или я к ним езжу. Я ни о чём не жалею, но хотелось бы в этой жизни довести начатое до конца, утвердиться в правах на жильё, – говорит она.
Инга Сысоева
Ростовская обл.
Фото автора и из архива О. Желябовской