Мой маленький мир

Мой мир невелик. Отдёрнутая занавеска освободила часть окна, и я вижу ветки берёзы и ореха на фоне голубого неба. Сегодня впервые небо голубое, предвесеннее. От него ещё не веет теплом, оно в кисейных разводах белых облаков, но ощущение заворота на весну появилось. Это замечаю я, это чувствуют воробьи на берёзе и горлинки на орехе. Горлинки сидят две рядышком, одна в сторонке. Беспарная. Шебуршит клювом под крылышком, чистится. Красоту наводит, а не для кого. Потом улетает, а пара затевает воркотню. При третьем не ворковалось. Совсем как у людей: разве при постороннем любимой заветное скажешь?

Воробьи, эта стайка тарахтящая, мне надоела. Но куда деваться, сегодня мой мир невелик, и я лежу пластом на диване с высокой температурой. Поймал где-то ОРВИ – вирусную пакость, и теперь голоса нет, глотать невмоготу – целебный отвар глотаю будто ерша. И голова моя стала чугунная, не верю сам, что соображает. А сегодня праздник, День защитника Отечества.

За окном шухер. Серые болтунишки полыхнули в разные стороны, и над берёзой пропланировал кобчик, стрельнув в меня своим всевидящим оком. Стало тихо, и пришла жена. Присела на диван, положила свою руку на мою. «Твоя рука в моей руке…» сорок лет. Сидит, смотрит на меня, я – на неё. И тепло глазам.

– Чего-нибудь хочешь? – спрашивает.

– Грешного или праведного?

– Болтун и греховодник! – и убирает руку.

– Бинокль принеси и чаю.

Приносит, трогает мой лоб, сокрушается:

– Мерял?

– Тридцать восемь и пять.

– Тогда терпи, защитник.

А за окном у меня гостья, и бинокль не нужен. Синичка-пищуха, что гнездится в трубе виноградника. Устроилась на веточке, разглядывает меня.

– Пи-пи, – здоровается.

– Здравствуй, малява.

– Пи-пи…

– Да, скоро весна, небушко голубое, потеплеет, гнёздышко будешь вить.

– Пи-пи, пи-пи! – тревожно сообщает и вниз головку клонит – показывает.

– Что, опять кот Лаврентий, разбойничья морда, на дереве? Ах, он негодник! Ах, подлец! Настоящий Берия! Но он тебя не достанет, не бойся.

– Пи-пи, пи-пи!

– Всё равно страшно, знаю. Но что поделать, сущность у него такая, бандитская, не зря его покойный дедушка Коля так назвал. Из-за настоящего Берии дедушка всю молодость в колымском ГУЛАГе провёл. Но ты не боись, пичуга, Лаврентий за воробьями лез, а теперь сам оказался нарушителем – не прошёл таможенный досмотр у Пыжика и Пистона, моих охотников, они наверняка под деревом.

– Пи-пи.

– Там, я понял. И теперь Лаврику надо думать не о тебе, а как бы слезть и трёпки избежать. Был бы с воробьём, откупился бы, спаниель Пистон отнял бы и хозяину принёс, но добычи нет. Да и Пыжик там. Этот с ментовской натурой: и подачку заберёт, и трёпку задаст. Так что, малява, врагу твоему не повезло.

– Пи-пи, пи-пи… – до свидания, дескать. Помахала мне крылышками и полетела за угол дома.

А я закрываю глаза – температура меня гасит. А когда открываю, вижу, как из-за занавески к вершине берёзы потянул по голубому полю две дымных борозды серебристый «Боинг». Это значит, скоро вечер, и самолёт летит с Запада на Восток по небесной дороге над станицей. Летит из Берлина, Парижа, Лондона в Индию, Пакистан, Иран, может, даже в Австралию. Сейчас появятся встречные. Ага, так и есть, бороздят парой на Европу через моё окно. Так мне видится, ибо на большой мир мы взираем из малого. Наш мирок своего рода линза преломления, и она позволяет лучше видеть и понимать мир большой, великое небесное и земное пространство. И дорожить им, как Родиной, защищая которую, каждый думает о своём малом мире, своей малой родине, которую, в отличие от великой, легко вспомнить, представить. Махонькая беззащитная пищуха даёт бой коту, когда тот подбирается к трубе, где упрятано гнездо. Пищит, трещит, верещит, пока я не услышу и не шандарахну чем-нибудь бандита. Я прочёл у Экзюпери, что смысл жизни людей зависит от того, где они живут. «Дорога, ячменное поле, склон холма говорят по-разному с чужаком и с тем, кто среди них родился. Привычный взгляд не дивится выхваченным частностям, он не видит в них ничего особенного. Знакомое с детства живёт не в глазах, а в сердце». 

А с первыми отблесками вечерней зари в мой маленький мир вернулись горлинки. Не три, а уже четыре, и устроились парами на ночлег у своего старого гнезда на орехе, несколько палочек от которого осталось за зиму.

Слетелись на берёзу воробьи и, коротко посовещавшись, попрятались ночевать по своим пролазам под крышей. Пищуха не явилась, где она видит сны, для меня тайна.

Коту Лаврентию надоело сидеть птичкой на берёзе, и ещё до возвращения воробьёв он, улучив момент, сиганул через собак в снег, пулей пронёсся по двору и теперь из-за забора ухмыляется Пыжику и Пистону – что называется, крутит им дули. Но они ему это припомнят!

А за окном темнеет. Приходит жена, трогает мой лоб:

– Горишь?

– Та вроде меньше.

– Пойдём ужинать.

И задёргивает занавеску. Она не знает, что закрыла от меня мой маленький мир.