Велосипед. - Общество

Она оставила его у дверей магазина в райцентре, зашла буквально на две минуты, купить хлеб, вышла и увидела, как на её велосипеде удаляется какая-то женщина.

 У бабы Клавы подкосились ноги. Она без сил опустилась на порожки, выронив хлеб, протянула вслед воровке руку и крикнула: «Ку-да?». Крика не получилось - голос исчез. Всё же она смогла собраться с силами, чтобы подняться. Стыдно было сидеть на мокрых грязных порожках, ещё подумают: «Бомжиха какая-то». И когда поднялась, её будто током ударила мысль: там же на руле, в пакете, пенсионное удостоверение и пас­порт! Она ж ехала узнавать про пенсию! Мысль эта вернула ей силы, и она побежала следом, крича: «Воровка! Бессовестная!» Теперь её было слышно.

На бегу баба Клава потеряла платок, седой узел на затылке распался, и волосы, которые она старалась чужим не показывать из-за того, что редкие, растрепал холодный ветер.

До красивой иномарки добежала баба Клава и больше не смогла - сильно забухало сердце. Но она всё же увидела, как воровка свернула на греблю, чтобы переехать речку, в другую часть станицы. «Гребля и дорога туда одна, а если догнать на машине?» Эта вторая, казалось, счастливая мысль заставила её обратиться к водителю иномарки, представительному мужику средних лет. Он слушал в салоне музыку и курил, опустив стекло.

- Дядечка! Помогите ради Христа! Давайте догоним женщину на гребле, она украла мой велосипед! - взмолилась баба Клава.

- Чего? - переспросил мужик, то ли поняв её, то ли не поняв.

- Догоним женщину, дядечка, ради Христа… - умоляюще повторила баба Клава.

- А оно мне надо? - выдал ей мужик, стрельнув окурком. - На это менты есть.

- Да где ж та милиция…

- В отделе, бабка. Там сидит, зад греет.

Слёзы брызнули из глаз женщины. От безысходности, от бессилия. Ну можно ж догнать! Господи, что за люди пошли… Ноги у бабы Клавы опять ослабели, и она, шатаясь и хватаясь за штакетины забора, поплелась в милицию. Но мужику в иномарке всё-таки высказала:

- Бездушный вы чоловик, дядечка. А Господь усэ баче.

Когда волновалась, баба Клава часто, сама того не замечая, переходила на балачку. Мужик только хмыкнул.

Дверь в райотдел была закрыта.

Баба Клава постучалась в стеклянную дверь. Дежурный спросил:

- Вам к кому?

- Нэ знаю, сынок, лисапет в мэнэ вкралы.

- Давайте паспорт, я вас запишу и пропущу.

- Так и паспорт вкралы.

- Без паспорта впустить не имею права.

И дежурный закрыл дверь.

- Божечки! Шо за люды, шо за милиция, шо ж мэни робыть! - заплакала и запричитала баба Клава.

Но никто из проходящих на её плач не обратил внимания. Немного успокоившись, она присела на скамью вблизи дверей, собрала в узел волосы и только теперь вспомнила, что покупала хлеб, но куда подевалась та булка, вспомнить не смогла. Какое-то время она посидела так, заглядывая просяще в глаза милиционерам и надеясь, что кто-нибудь её заметит и поможет, но таких не находилось. Нужно было идти домой. Начинался дождь со снегом.

По дороге ей встречались знакомые, которые здоровались и смотрели странно - отчего она в холод с непокрытой головой? Баба Клава машинально отвечала, едва их замечая.

Домой добрела с трудом. И пока она шла, дождь перестал, а снег повалил гуще. Под ногами, где не было тротуара, мялась снежно-грязевая каша. Пальтишко на плечах бабы Клавы подмокло, стало зябко. Издали она увидела мужа, выглядывавшего её у калитки, и подумала, что сейчас спросит, где она «шалалась».

- Дэ ж ты стилькы шалалась, старая? Я вже хотив в милицию подавать, - спросил муж.

- В милиции и була.

- Тю… А лисапет дэ?

- Вкралы лисапет! И паспорт, и пенсионнэ! Всэ вкралы, шо ще тоби казать?

Дед Иван вытаращил глаза.

- Ты спытай, хто вкрав, а нэ вылупляй очи.

- Хто? Пацан якыйсь?

- Як бы ж. Женщина. Пид мою комплекцию. В спыну тилькы бачила, но нэ молода.

- Тю… Свит пырывырнувся, показылысь люды…

- Ото ж. А ты - дэ шалалась…

В общем, дома баба Клава не успокоилась, а завелась, раздёргала себя, и к вечеру деду Ивану пришлось вызывать сына, потому что баба Клава заявила: «Мабуть до утра нэ доживу».

Сын примчался сразу и с испуганным лицом предстал перед матерью - отец по телефону ничего не объяснил. Баба Клава лежала на кровати бледная, в комнате пахло валерьянкой.

- Мама, ты что это надумала, с батьком, что ли, поругались? Давай, вызову скорую.

Баба Клава глянула на сына сердито, даже зло, и ответила:

- Нычёго мы нэ ругалысь, и нэ нада твоя скора.

Звякнула щеколда и зашёл в дом отец.

- Лисапет у нэи вкралы, с документамы. Нэ замкнула, стара сорока, - прояснил отец.

- Велосипед? И помирать из-за него? Да я тебе завтра куплю новый, мама, ты чего? - сын чуть не «зашёлся» от такой новости.

- Нэ тилькы лисапет, а ще паспорт и пенсионнэ, - сказала баба Клава, глядя в потолок.

- Ну и что? Сейчас позвоню кому надо, и выдадут тебе новый паспорт, а хочешь, даже заграничный! - сказал сын и улыбнулся, у него отлегло от сердца. Он был большим начальником и одним из лидеров местной правящей партии. Сын тут же позвонил.

- Ну вот, всего дела-то. Завтра сходишь в райотдел, - сын назвал кабинет и фамилию, - и там всё сделают. А пенсионное - мелочи. Решу. Не переживай только.

- В милиции я вжэ була, - сказала баба Клава, будто не слыша сына.

- И что?

- Мэнэ туда нэ пустылы биз паспорта.

- Так скажешь, что ты моя мать и идёшь к такому-то, тебя пустят.

- А если б я нэ була твоя маты, так мэнэ б опять оттуда наладылы? И шо цэ у вас за власть така, шо женщина у женщины крадэ лисапет? Ныща у ныщей?

- Время, мать, такое: нищий ворует у нищего, богатый - у богатого.

- А куда ж твоя партия дывыця? Чи тоже - дэ б у кого шо вкрасты? Мэни цэй лисапет колхоз подарыв, як на пенсию йшла. Дорогый вин мэни, сорок годив я в брыгади спыну гнула, тэбэ выростылы и вывчилы с батьком, и ны в кого за жисть я на понюшку табаку нычёго нэ вкрала! - баба Клава поднесла к лицу сына сжатые два пальца, будто держа в них ту самую понюшку. - За шо ж мэнэ обикралы?

- Что сделаешь, мам. Поменялась жизнь, поменялись люди. И кому-то понадобился твой старенький велосипед. Значит, той женщине живётся хуже, чем тебе. Считай, что ты её спонсировала. Но завтра я куплю тебе новый, тоже спонсирую тебя, - сказал, улыбнувшись, сын.

- Нэ нужен мэни твий лисапет, мэни мий нужен, - сказала баба Клава и отвернулась к стене.

- Твой не найдут, и искать его не будут. Так что не убивайся, мам, ничего страшного не прои­зошло. Будет у тебя велосипед.

- А вона, раззява, забудэ ёго замкнуть, - влез в разговор отец.

- Так на дви ж мынуточкы оставыла! - простёрла к иконе руки баба Клава и опять расплакалась.

Сын, поговорив ещё с отцом, уехал домой. Дед Иван согрел чаю, предложил бабе Клаве, но она отказалась, сказав: «Сам пый, хоть залыйся своим чаем». Дед смолчал, напился и полез на свою кровать. Что-то побурчал и захрапел. А баба Клава опять накапала валерьянки, потом набухала ещё раз, но сон не приходил. К полуночи усилился ветер, началась метель, и сухая акация у дома противно заскрипела, совсем как несмазаная цепь её велосипеда. Так и промаялась баба Клава без сна всю ночь.

Утром позвонил сын и сказал, что в десять часов её ждут в милиции. Она собралась и пошла. Дед Иван поглядел ей вслед, и ему показалось, что пальто у его Клавы на плечах пообвисло, а спина ссутулилась, хотя вчера такое не замечалось.

- Ох-ох-ох, старэнька ты моя… - произнёс он, глотнув подступивший комок.

В милиции баба Клава назвалась матерью Николая Ивановича, её провели куда надо и сделали всё что следует, даже предложили домой отвезти. Но легче ей не стало, и злость на милицию не прошла. На душе было погано. Она зашла в тот самый несчастливый магазин, купила хлеб и побрела по снежку домой через пустой парк, берегом речки, за огородами - чтоб никого не видеть. И пока её не было дома, привезли в упаковке велосипед. Дед Иван поставил его в летней кухне, и когда баба Клава пришла, сказал об этом, но она на спонсорскую помощь сына даже не посмотрела.